И вообразите только... как легко перепутать гипосульфит новокаина и гипосульфит с его кровью. Называйте это спидопомешательством, если вам так легче.
Я Лаш Рембо, и на сегодня у меня все. На следующей передаче я буду принимать телефонные звонки, через неделю, в то же время, на какой бы частоте мы ни пробились, поэтому настраивайтесь... если, конечно, кто‑то из нас не умрет за эту неделю или вы сами... А может, сразу все. А правительству наплевать. Спасибо и спокойной ночи.
7
Тран переминался с ноги на ногу перед стальными воротами на Ройял‑стрит и жал на звонок. Тротуар казался невыносимо жестким под тонкой подошвой кроссовок.
Он оставил машину и все вещи на платной стоянке возле "Джеке брюери", с трудом проглотил кофе и один жареный пирожок, затем бродил, стараясь остаться незамеченным, по Кварталу, пока наконец не набрался храбрости прийти сюда. От сахара и кофеина обрели вторую жизнь принятые накануне наркотики, и Трану пришлось посидеть у реки, чтоб все прошло.
Он однажды проходил мимо этих ворот, около полудня – смехотворно ранний час для визита к жителю Квартала, с которым он едва знаком. Тран понятия не имел, во сколько просыпается Джей Бирн, но весьма сомневался, что Джей – ранняя пташка.
Тени начинали удлиняться. Через ворота был виден двор, темные джунгли безмятежности. Окутанный листвой дом не показывал никаких признаков жизни.
Тран обхватил пальцами черные завитки из стали.
– Пожалуйста, будь дома, – пробормотал он. – Пожалуйста, впусти меня.
Он даже не был уверен, что ему сюда хочется. Тра‑на давно привлекал Джей, хотя до вчерашнего дня они едва обменялись и десятком предложений, не касающихся покупки наркотиков. Нечто в его лице изначально будоражило воображение Трана, который восхищался распутной заостренностью черт, хотя у большинства парней от нее шли мурашки. Он жаждал прикоснуться к гладким светлым волосам, неописуемо мягким. Ему нравились серые круги под глазами Джея, углубления под скулами, чувственные губы, бледные очи неопределенного цвета. Он представлял гибкий стан, несравнимый с мускулистой крепкой комплекцией Люка. Еще как‑то на рождественской вечеринке Тран познал юношу по имени Зак, чье тело было зеркальным отражением его собственного: мелкое и костлявое (а при следующей встрече Зак хладнокровно послал его).
Тран мечтал о высоком стройном мужчине с нежной бледной кожей. Он мечтал о Джее, мастурбировал, вспоминая его лицо, выступы на теле, надеялся, что он появится сделать заказ на кислоту в одной из кофеен. На этой неделе Джей пришел.
Когда он попросил Трана позировать для него, Тран чуть не совершил большую ошибку. Но ведь конкретного приглашения не последовало, ведь он не может назвать Джея своим другом. У него много приятелей в Квартале, однако сегодня не хочется видеть никого из них.
Он не смог до конца осмыслить утреннюю сцену. Обрывки разговора преследовали его весь день: витиеватая фраза из письма Люка, зачитанная вслух чеканным голосом отца с четкой расстановкой ударений, а вот он стоит в зале, прощаясь с пустым домом, думая, когда снова увидит мать и братьев. Трану еще никогда в жизни не было так одиноко, даже в ужасные сумрачные недели после разрыва с Люком. Ему так хотелось, чтобы кто‑то обвил вокруг него сильные руки, прошептал бессмысленные слова в утешение, снял хоть часть боли.
Все друзья из Французского квартала были юными, эксцентричными, рассорившимися с семьями. Они тотчас рассыпались бы в сочувствиях, сказали бы, какой выродок его отец. Проблема в том, что Тран слишком хорошо понимал позицию отца. И ничего с этим не мог поделать. Иногда его тошнило от ровесников. Джея нет дома, он не отвечает. В накатившей волне отчаяния Тран прислонился к звонку. Он даже не знал, отчего ему так сильно надо увидеть Джея, но другого плана действий не было. У него достаточно денег, чтобы остановиться в отеле, но невыносимой казалась мысль провести ночь одному в безликой комнате. |