Родимое пятно. Все его так и звали — Кот.
— Есть хочешь?
— Можно и поесть.
— Так как ты решил — останешься теперь на ферме?
— Да наверно… Что, пойдем в дом?
— Да наверно, — как эхо откликнулся Карл. — Отец-то наш умер.
— Знаю.
— Откуда?
— Мне на станции телеграфист сказал. А давно он умер?
— С месяц.
— От чего?
— Воспаление легких.
— Где похоронили — здесь?
— Нет. В Вашингтоне. Мне потом пришло письмо и газеты. Его везли на лафете и сверху флагом накрыли. Там даже вицe-пpeзидeнт был, а президент послал венок. В газетах написано. И фотографии есть… Я тебе покажу. Я всё это сохранил.
Адам внимательно изучал лицо брата, и Карл, не выдержав, отвернулся.
— Ты что, злишься, что ли? — спросил Адам.
— Чего мне злиться?
— Мне показалось, что…
— Ничего я не злюсь. Пошли, я тебя чем-нибудь накормлю.
— Пойдем. А он долго болел?
— Нет. Болезнь была скоротечная. Сгорел сразу. Карл что-то утаивал. Ему явно хотелось о чем-то рассказать, но он не знал, как подступиться. И говорил о чем угодно, кроме главного. Адам замолчал. Может, и правильнее сейчас помолчать, чтобы Карл пообвыкся, притерся и выложил наконец свой секрет.
— В послания с того света я не очень-то верю, говорил Карл. — Хотя кто знает? Некоторые уверяют, им были видения… Вот, например, эта старуха, Сара Уитберн. Клянется, что не врет. Но тебе-то никакого видения не было, да? Слушай, чего ты будто воды в рот набрал?
— Просто так. Я думаю, — сказал Адам. И он действительно сейчас думал. «Я ведь больше не боюсь его, с удивлением думал он. — Раньше боялся до смерти, а теперь не боюсь совсем. Интересно, почему так? Может, это после армии? Или после каторги? А может, потому что отец умер? Да, может быть, но всё равно непонятно». От страха не осталось и следа, и Адам чувствовал, что может теперь говорить всё, что хочет, а ведь раньше он тщательно выбирал слова, чтобы не навлечь на себя беду. Это было приятное чувство, как будто он воскрес из мертвых. Они вошли в кухню: Адам всё здесь помнил, но в то же время, будто видел в первый раз. Кухня, казалось, стала меньше и грязнее.
— Знаешь, Карл, — весело произнес Адам, — я вот сейчас тебя слушаю… Ты же хочешь мне что-то сказать, но всё ходишь вокруг да около, всё чего-то юлишь. Уж лучше скажи сразу, и дело с концом.
В глазах Карла сверкнула злоба. Он поднял голову. Его власть над братом кончилась. Нет, мне его уже не побить, уныло подумал он. Не смогу. Адам хохотнул.
— Может, конечно, грех веселиться, когда у нас только что умер отец, но знаешь, Карл, мне ещё ни разу в жизни не было так хорошо. И так легко. Ну, давай, Карл, выкладывай. Не мучайся.
— Ты любил отца? — спросил Карл.
— Объясни, к чему ты клонишь, тогда скажу.
— И всё-таки: любил или нет?
— А тебе-то что?
— Сначала ответь.
Ощущение полной раскованности, полной свободы пьянило Адама.
— Хорошо, отвечу. Нет, не любил. Иногда я боялся его. Иногда… да, бывало, он меня даже восхищал, но чаще я его просто ненавидел. Почему ты меня об этом спросил? Карл, опустив голову, смотрел себе на руки.
— Не понимаю, — сказал он. — Чего-то никак до меня не доходит. Он ведь любил тебя больше всех на свете.
— Вот уж не верю.
— Не хочешь — не верь. Он радовался любому твоему подарку. А меня он не любил. |