|
Если у человека никогда не было рук, он не может ощущать их отсутствие. В детстве мы нередко пробуем вообразить, что бы мы чувствовали, будь у нас крылья, но наивно предполагать, что при этом мы испытываем те же чувства, что птицы. И понятно, что уродам именно норма должна представляться уродством, потому что каждый человек считает себя нормальным. А для монстров, чье уродство никак не выражено внешне, норма — категория ещё более смутная, потому что по виду такой монстр ничем не отличается от других людей и сравнить себя с ними не может. Родившемуся без совести должен быть смешон человек с чуткой душой. По понятиям преступника, честность — идиотизм. Но не забывайте, что урод — это всего лишь отклонение, и в глазах урода как раз норма — уродство.
Я убежден, что Кэти Эймс от рождения была наделена (или обделена) склонностями, которые направляли и подчиняли себе весь ход её жизни от начала до конца. Возможно, у неё было не отбалансировано какое-то колесико или не встал на место какой-то рычажок. Она была не такая, как другие, причем с самого рождения. Калека, научившись умело пользоваться своим увечьем, порой добивается в какой-нибудь ограниченной сфере деятельности больших результатов, чем полноценные люди. Кэти, умело пользуясь своей непохожестью на других, вносила в окружавший её мир мучительное и необъяснимое смятение. В былые времена такую, как Кэти, объявили бы одержимой дьяволом. Из неё принялись бы изгонять нечистую силу, а если бы многократно повторенные ритуалы не подействовали, то ради спокойствия деревни или городка её бы сожгли на костре. Ведь если что и не прощается ведьме, так это её способность вселять в людей тревогу, сомнения, неловкость и даже зависть. Словно намеренно маскируя коварный подвох, природа одарила Кэти внешностью ангела. У неё были чудесные золотые волосы и широко расставленные светло-карие глаза; чуть приспущенные веки придавали её облику загадочную томность. Носик у неё был тонкий и нежный, высокие широкие скулы книзу сужались, и лицо по форме напоминало сердечко. Рот был четко очерченный, с пухлыми губами, но неестественно маленький — бутончиком, как тогда говорили. Крошечные, без мочек, плоские уши не выделялись, даже когда Кэти зачесывала волосы наверх — просто тонкие лоскутки кожи, приклеенные к голове. Всю жизнь, даже во взрослые годы, Кэти была сложена, как ребенок: хрупкие узкие плечи и руки — не руки, а крошечные ручки. Грудь у неё так толком и не развилась. До того как Кэти превратилась в девушку, соски у неё были втянуты внутрь. Когда ей было десять лет, грудь у неё начала болеть, и матери пришлось вытягивать ей соски наружу. Фигурой Кэти походила на мальчика: узкие бедра, ровные прямые ноги, но щиколотки тонкие, высокие, хотя и не слишком изящные. Ступни у неё были маленькие, округлые, короткопалые и мясистые в подъеме, будто копытца. Кэти была прехорошеньким ребенком и выросла в прехорошенькую женщину. Голос её, мягкий, хрипловатый, звучал порой неотразимо сладко. Но, вероятно, голосовые связки у Кэти были всё же с примесью стали, потому что, когда Кэти того желала, её голос мог резануть как пилой. Даже в детстве Кэти обладала свойством, заставлявшим людей сначала пристально глядеть на неё, потом отворачиваться и тотчас снова оглядываться в непонятной тревоге. Сквозь её глаза на тебя смотрел кто-то ещё, кто то чужой, бесследно исчезавший, как только ты пытался увидеть его снова. Движения у Кэти были плавные, говорила она мало, но стоило ей войти в комнату, как все глаза мгновенно устремлялись к ней. Она приводила людей в смущение, но не настолько, чтобы её сторонились. Не понимая, почему любое её появление рождает смутное беспокойство, и мужчины, и женщины старались разглядеть Кэти получше, подойти к ней поближе. И поскольку так было всегда, Кэти не находила в этом ничего странного. Кэти отличалась от других детей во многом, но одна черта отличала её особенно. Дети, как правило ненавидят чем-то выделяться. |
