|
Но до секса дело все не доходило. Раза два в месяц я пригла-шал Идзуми к себе, если родители куда-нибудь уходили. Мы обнимались на кровати, но разде-ваться она отказывалась наотрез, хоть и знала, что дома никого больше нет. Осторожничала: «А вдруг они сейчас вернутся? Что тогда?» Идзуми не трусила, нет. Такой у нее был характер: тер-петь не могла неловких и неприличных ситуаций. Так что приходилось обнимать ее поверх одежды и всячески изворачиваться, неловко про-совывая пальцы под разные бретельки и резинки, чтобы все-таки добраться до тела. – Ну не спеши, – говорила она, глядя на мою унылую физиономию. – Подожди еще чуть-чуть. Мне же надо подготовиться. Сказать по правде, я не очень-то и торопился. Непонятно, что будет дальше. Да и, надо ска-зать, история эта мне уже порядком надоела. Конечно, Идзуми мне нравилась, и вообще прият-но, когда у тебя есть подружка. Если бы не она, про те годы и вспомнить было бы нечего – тоска зеленая. Простая, хорошая девчонка, такие обычно нравятся. А интересы у нас были совсем раз-ные. Книги, музыка... В этом она почти не разбиралась. Поэтому говорить с ней на такие темы на равных было невозможно. Не то, что с Симамото. Но стоило сесть рядом, коснуться пальцев Идзуми, как на душе сразу становилось легко и тепло. С ней можно было свободно говорить обо всем – даже о том, чего никому другому не скажешь. Мне нравилось целовать ее веки, место между носом и верхней губой. Я любил прово-дить кончиком языка по маленьким ушам Идзуми, приподняв волосы, а она хихикала от щекот-ки. Даже сейчас, когда я вспоминаю о ней, перед глазами встает тихое воскресное утро. Все спо-койно, хорошая погода, день только начинается. Воскресенье – уроков делать не надо, зани-майся чем хочешь. В такое утро мне до сих пор вспоминается Идзуми. Само собой, недостатки у нее тоже были. Иногда в ней вдруг просыпалось упрямство, да и воображения не хватало. Идзуми шагу не могла ступить за пределы мирка, где выросла. Есть вещи, которые затягивают так, что про еду и сон забываешь. С ней такого никогда не случалось. И еще она очень залипала на своих родителях. Пробовала судить о чем-то – выходило плоско и банально, хотя сейчас я думаю: а что еще можно было ждать от шестнадцати-семнадцатилетней девчонки? От этого делалось скучно и тоскливо. Зато она ни о ком не говорила гадостей, не дос-тавала меня хвастовством. Идзуми явно была ко мне неравнодушна – что бы я ни говорил, все-гда слушала внимательно, старалась поддержать. Я много вещал о себе, о будущем, о том, чем хочу заниматься, кем стать. В общем, мечтал и фантазировал, как большинство мальчишек. Но она слушала не отрываясь и подбадривала меня: – Ты станешь замечательным человеком. Обязательно. Я знаю. Ты отличный парень. И она говорила искренне. За всю жизнь я ни от кого больше не слышал таких слов. А как я балдел, прижимая ее к себе! Даже одетую. Хотя никак не мог понять, где же в Ид-зуми скрывается то, что предназначено специально для меня? Искал и не находил. У нее имелась масса достоинств, и они, конечно, намного перевешивали недостатки. Но чего-то в ней не хватало – чего-то самого главного. Разбери я тогда, в чем дело, чего ей недостает – точно затащил бы ее в койку. Сколько ж можно резину тянуть! Правда, не сразу, но все равно запудрил бы девчонке мозги, уговорил бы лечь со мной. Но я этого не сделал – уверенности не чувствовал. Мне тогда было лет семнадцать-восемнадцать – парень без тормозов, да еще любопытство и мысли о сексе одолевали. И надо же: хоть голова и была забита ерундой, но все-таки что-то соображала. Я понимал – раз не хочет, не надо ее принуждать. Наберись терпения и жди. Но один раз мне все же удалось добиться своего. Как-то я взял и заявил: – Не могу больше в одежде тискаться. Не хочешь трахаться – не надо. Но я хочу посмот-реть какая ты... без этих тряпок, хочу обнимать тебя голой. |
