|
Это словечко далось ей с большим трудом – оно прозвучало, как название вредоносного микроба, вызывающего какую-нибудь страшную инфекционную болезнь. – Э-э-э... – промямлил я, безуспешно пытаясь подобрать нужные слова. – Да я так... Просто думал, может, лучше, чтобы были. На всякий случай... – Ты для меня их достал? – Да нет, что ты! Интересно посмотреть, вот и все. Извини, если тебе неприятно. Я их об-ратно отдам или выкину. Мы устроились в уголке на маленькой каменной скамеечке. Собирался дождь, и на крыше, кроме нас, никого не было. Кругом ни звука. Я и не думал, что здесь бывает так тихо. Наша школа стояла на вершине холма, и с крыши был прекрасно виден весь городок и мо-ре. Как-то раз мы с приятелями стащили из школьного радиоузла десяток старых пластинок и стали запускать их с крыши. Поймав ветер, они, ожившие на мгновенье, радостно, по красивой дуге, летели в сторону гавани. И надо же было случиться: одна пластинка не набрала высоту, неловко закувыркалась в воздухе и свалилась прямо на теннисный корт, до смерти напугав двух новеньких девчонок – их угораздило там тренироваться. Нам тогда по первое число досталось. И вот через год с небольшим после того случая на том же месте подружка учинила мне допрос из-за этих злосчастных презервативов. Подняв голову, я увидел кружившего в небе коршуна. Здорово, наверное, быть такой птицей. Летай себе, и больше от тебя ничего не требуется. Уж во всяком случае – предохраняться не надо. – Я тебе правда нравлюсь? – тихо спросила Идзуми. – Еще как! – отвечал я. – Конечно, нравишься. Сжав губы в ниточку, она посмотрела мне прямо в глаза и так долго не отводила взгляда, что мне сделалось не по себе. – Ты мне тоже, – наконец сказала Идзуми. «Сейчас скажет: но...» – подумал я и угадал. – Но не торопись, пожалуйста. Я кивнул. – Ты такой горячий. Подожди. Я не могу так быстро. Просто не могу. Мне подготовиться надо. Ты ведь можешь подождать? Я снова кивнул, не сказав ни слова. – Обещаешь? – проговорила она. – Обещаю. – Ты не сделаешь мне больно? – Не сделаю, – сказал я. Идзуми опустила голову и поглядела на свои туфли – обыкновенные черные мокасины. Рядом с моими они казались совсем маленькими, словно игрушечными. – Я боюсь! – сказала она. – Мне стало казаться в последнее время, что я превратилась в улитку, у которой отобрали ее домик. – Я сам боюсь, – отозвался я. – Чувствую себя иногда, как лягушка с рваными перепонка-ми. Идзуми подняла на меня глаза и улыбнулась. Будто сговорившись, мы молча встали и перешли в тень какой-то будки на крыше, обня-лись и поцеловались. Улитка без домика и лягушка без перепонок на лапках... Я крепко прижал к себе Идзуми. Наши языки робко соприкоснулись. Рука скользнула по ее блузке, нащупала грудь. Идзуми не возражала, лишь закрыла глаза и вздохнула. Грудь у нее оказалась небольшая и уютно уместилась в ладони, будто ей там было самое место. Идзуми тоже прижала руку к моей груди, к самому сердцу, и это касание как бы влилось в его глухие толчки. «Конечно, она совсем другая, не такая, как Симамото, – думал я. – Нечего ждать от нее того, что я получал от Симамото. Но она моя и старается отдать мне все, что может. Как же я могу сделать ей больно?» Я ничего тогда не понимал. Мне и невдомек было, что можно нанести человеку такую глу-бокую рану, после которой уже ничего не вернешь, не поправишь. Иногда для этого достаточно одного твоего существования. 3 Мы встречались с Идзуми больше года. Каждую неделю. Ходили в кино, вместе занима-лись в библиотеке, просто гуляли. Но до секса дело все не доходило. Раза два в месяц я пригла-шал Идзуми к себе, если родители куда-нибудь уходили. |
