– Там света мало, поэтому мне приходится работать над освещением, – сказал Сережа и вдруг поднял на Дашу взгляд, посмотрел в глаза. Вид у него был очень уязвимый, просящий. Даша знала этот взгляд еще с писательских курсов: так смотрит человек, который поделился с тобой своим творчеством и теперь ждет вердикта, надеется на похвалу и до смерти боится насмешки, унижения.

Даша похвалила его и спросила про кадавра – как местные к нему относятся? Пацан пожал плечами.

– Да никак. Стоит и стоит. Иногда скулит, но к этому все привыкли.

– Скулит? – Даша с Матвеем переглянулись. – Он звуки издает?

– Ну.

– И на что это похоже?

– Ну как. Скулит он, говорю же. – Пацан посмотрел на кадавра и попытался изобразить звук: – У у у, у у у. Как будто зубы болят. У меня и видос есть.

Он нашел видео, протянул Даше телефон. На экране: вид из окна и звук, похожий на тоскливое, предсмертное мычание сбитого на дороге животного. Впрочем, установить точный источник звука по видео было невозможно.

– А ты там живешь, да? – спросила Даша. – В этом доме?

Пацан кивнул, указал большим пальцем себе за спину:

– Да, на Дальней, третий этаж.

– Давно?

– С детства, – сказал он без всякой иронии.

Даша смотрела на окна.

– А мама или папа дома сейчас? Можно с ними поговорить?

Мама мальчишки работала в магазине «Цилинь» неподалеку. Ее звали Марина, голос у нее был тихий, сдавленный – так говорят люди, которые много лет живут с кем то, кого очень сильно боятся. Она сразу согласилась поговорить – и это было неожиданно, обычно люди не горят желанием обсуждать кадавров с чужаками; Даша к такому привыкла, бывает и так, что сперва согласятся, но увидев диктофон, тут же включают заднюю. В магазин с утра завезли новый товар, и Марина, одетая в красную цилиневскую форму, расставляла по полкам пачки с пекинским печеньем. На вопросы о кадавре отвечала, не отвлекаясь от работы – спокойно, равнодушно. Даша спросила, можно ли записать разговор. Марина пожала плечами: а чего ж нет?

– Скажите, когда он только появился, вы жили в доме девять на улице Дальняя?

– Да.

– И ваши окна выходили на поле.

– Ну.

– Можете рассказать про тот день?

Она задумалась на секунду.

– Перепугались все. Ну а как? Просыпаешься, а у тебя под окном жмур стоит. Но мы тогда уже из телевизора знали, что он не один.

– Комиссия приезжала?

– Было такое. Ходили тут с приборами. Новые квартиры обещали, переселение.

– Прям эвакуация?

– Не, они там слова подбирали: смущает жмур – переезжайте. Квартиры дадим, трудоустроим, все будет. Губернатор был, еще какие то щеглы в костюмах.

– И многие переехали?

Марина улыбнулась и впервые посмотрела Даше в глаза.

– Угу, многие. Это сначала шум был, все переживали, обещания каждый день. А потом месяц прошел, два, мы подписи собрали – и к губеру. А он рогами уперся, потерпите, разбираются. – Марина шла вдоль ряда с банками соленых огурцов, выставляла их, чтобы было видно этикетки местного завода. – Вот до сих пор и «терпим». Не, я слышала, конечно, шо где то люди даже выбили себе квартиры новые, уехать смогли. Но у нас – нет. Мы как жили с покойником, так и вот.

– Ваш сын сказал, что кадавр… м м… издает звуки?

– Да, бывает.