— Он говорит, что банку ему подсунули. Он не знал, что в ней находится.

 — Упорствует, значит, — ухмыльнулся генерал. — Нужно протоколом зафиксировать изъятие и проверить, что за информация на дисках. Занимайтесь. Да, и уберите отсюда всю эту гастрономию.

 “Эфэсбэшники” убрали со стола генерала консервные банки.

 — Переведите ему, — попросил генерал переводчика. — Вину его мы, все равно, докажем. У нас есть огромное количество видео— и аудиоматериала по его деятельности здесь. Но мы не хотим громкого скандала, тем более, что после высылки карьере мистера Чанга придет конец. Поэтому мы предлагаем ему рассказать о предстоящих контактах с фирмами, промышляющими шпионажем, и передать свои полномочия нашему человеку. Они люди жадные, им все равно, с кем работать. Телефоны, типы выходов на связь и прочая шпионская лабуда. После всех этих процедур он может тихо уехать. Из Южной Кореи придет телеграмма, что у него заболела мама, или папа — все равно.

 Переводчик торопливо переводил. Потом он замолчал. С минуту в кабинете царило молчание. Мистер Чанг поднял глаза на генерала и тяжело по-корейски вздохнул.

 Был вечер. Митя сидел над расписанием экзаменов. Перед ним был мятый листок из тетради, на котором были записаны пожелания преподавателей: кто когда хочет экзамен или зачет: кто в начале сессии, кто в конце, кто в середине. У одного двухнедельный отпуск, у другого Новый год в Париже, у третьего жена рожает, да еще аудиторий не хватает! Жена, это, конечно, хорошо. Митя задумчиво глядел в клетки расписания, не зная, как все половчее скомпоновать. Надо было подняться на третий этаж, спросить у диспетчера, будет ли семнадцатого января шесть свободных аудиторий. А то вдруг не будет, и придется кому-нибудь из преподов принимать экзамен в коридоре!

 Митя закрыл деканат и отправился к диспетчеру. На кафедре русского для иностранцев горел свет. Кто там мог быть так поздно? Митя заглянул в дверь. В кресле сидел Маркуша. На столе стояла полупустая бутылка пива. Маркуша курил и отхлебывал пиво прямо из бутылки.

 — Гера, какого черта! — сказал Митя. — Тебе же нельзя.

 — Да ладно ты, Борменталь, — махнул на него рукой Маркуша. — Я специально у врача спросил: можно по чуть-чуть, без запоев? Он мне сказал: можно. Вот я по чуть-чуть и… шампусик, пивко. Не каждый день, не волнуйся. Слушай, а может вмажем грамм по двести по старой памяти? Забудем старые обиды?

 — Да нельзя тебе, убьешь себя к чертям собачьим! — вздохнул Митя.

 — Спорим, не убью! — Маркуша протянул руку.

 — Да не буду я с тобой спорить! Потом меня обвинят, что с пути истинного сбил. Ты забыл про последнее китайское предупреждение?

 — Эх, блин, трус ты, Борменталь! Ну ладно, я и без тебя сегодня хряпну! — Маркуша поднялся из кресла. — Не все такие мудаки!

 — Стой! — сказал Митя. — Ладно, хрен с тобой. Но только по чуть-чуть: одну бутылку на двоих. Лады?

 — О, вот это уже мужской разговор, — оживился Маркуша. — Тянем на спичках, кому бежать. — Он вынул из кармана коробок, отвернулся, обламывая одну спичку. — Короткая бежит, длинная не бежит. Тяни!

 Митя вытянул длинную.

 — Все, ровно через пятнадцать минут садимся за стол! — крикнул Маркуша, на ходу надевая куртку.

 “Ну и разгильдяй!”— вздохнул Митя. Он направился в кабинет диспетчера.

 Пьяные Митя с Маркушей сидели в креслах. Одна пустая водочная бутылка лежала в мусорной корзине, другая — полупустая — стояла на столе среди разломанного хлеба, надкусанных соленых огурцов и покрывшихся белым жиром холодных котлет.