— Правильно. Не колись, Борменталь, погибнешь! — последнюю фразу Маркуша произнес намеренно громко, чтобы Батон услышал.

 Митя обернулся. Грузин стоял за деревянной стойкой и смотрел телевизор, подвешенный на кронштейне к потолку забегаловки.

 — Это как массовый психоз, и не лечится, — продолжал Маркуша. — Хотя я, может, и долбанул бы косяк по старой памяти. У тебя никаких на этот счет наметок? Достал бы чуток.

 — Нет, — помотал головой Митя. Еще не хватало посвящать Маркушу в свой бизнес! Он в этом плане еще хуже Крошки — завтра же пол университета будет знать. Говоря про “старую память”, Маркуша имел в виду свой индийский опыт. Вместе с женой они проработали в одном из тамошних университетов четыре года — зарабатывали на квартиру. По словам Маркуши, в Индии трава росла под ногами, хоть закурись. По жаре много не выпьешь, вот они и баловались на досуге.

 — А я думал — есть. Жалко, — вздохнул Маркуша и допил остатки водки.

 “Одни стукачи кругом! — подумал Митя, глядя на друга. — Будто в большом микрофоне живем.”

 Он вспомнил, как однажды во время занятий на военной кафедре видел рацию, на которой была лампочка с надписью “Противник подслушивает”. Все противники, и все подслушивают. Подслушивают, стучат, болтают, трекают, нашептывают, кричат. Ведь ни одной живой душе ни слова! Все было законспирировано, как у большевиков-ленинцев. Даже товар нельзя было из рук в руки получить. Университет почему-то казался ему большим средневековым городом. С рыночной площадью, с ратушей, с тесно прижатыми друг к другу домами, в которых ютился студенческий люд, со сточными канавами, с воровскими притонами и публичными домами. Теперь он обитал где-то посредине между центральной частью, где роскошествовала городская знать, и помойкой, около которой всегда клубился опустившийся, спившийся и сколовшийся народ. Он был посредником, проводником, и всякий раз, отправляясь на окраину, боялся оступиться на скользком склоне сточной канавы. Плавать в дерьме он не умел… Митя подумал, что надо быть осторожней и немедленно убрать с кафедры все тайники.

 Он оглянулся. Незаметно забегаловка Батона наполнилась людьми. Появились привычные взору алкаши, побирушки, заезжие туристы в шортах. В углу грузинские ребята, друзья Батона, играли в нарды. В воздухе плавал сигаретный дым. В зале появилась официантка Надя. Шурша накрахмаленным передником, она таскала подносы с шашлыками, лобио и сациви.

 Маркуша был совершенно пьян. Он спорил с каким-то кудрявым молдаванином с соседнего стола.

 — Ну, давай замажем, что я бутылку винтом, не отрываясь! — горячился Маркуша. — Ну, что ты бздишь, как девка на зачете?

 — Не отрываясь? — недоверчиво спрашивал молдаванин, шевеля большими усами.

 — Базаров нет. Тогда ты нам проставляешь две поллитры. Идет? Батона, дарагой! Бутылку водки принеси, пожалуйста, холодную только, — закричал Маркуша.

 Надя принесла запотевшую бутылку “Столичной”. В забегаловке смолкли разговоры. Все уставились на безумного Маркушу, а Маркуша, опершись руками на стол, долго смотрел на бутылку, будто пытаясь превратить ее содержимое в воду, потом вдруг схватил, несколько раз вертанул в руке и опрокинул в широко открытый рот. Водка потекла в него как по маслу.

 Митя взглянул на часы и обомлел: через несколько минут у него занятия со второй девочкой, Может, конечно, не такая умная, как Маша, может, даже полная дура, но деньги ее родители платили регулярно. С ней Митя отдыхал, с ней он чувствовал себя в своей тарелке: не надо было готовиться к занятиям, не надо было подбирать слова, чтобы высказаться.