Вдали огонек одинокой

         Трепещет под сумраком липок;

         Исполнена тайны жестокой

         Душа замирающих скрипок.

         Средь шума толпы неизвестной

         Те звуки понятней мне вдвое:

         Напомнили силой чудесной

         Они мне всё сердцу родное.

         Ожившая память несется

         К прошедшей тоске и веселью;

         То сердце замрет, то проснется

         За каждой безумною трелью.

         Но быстро волшебной чредою

         Промчалась тоскливая тайна,

         И месяц бежит полосою

         Вдоль вод тихоструйного Майна.

    Август 1844

«Я полон дум, когда, закрывши вежды…»

         Я полон дум, когда, закрывши вежды,

         Внимаю шум

         Младого дня и молодой надежды;

         Я полон дум.

         Я всё с тобой, когда рука неволи

         Владеет мной —

         И целый день, туманно ли, светло ли, —

         Я всё с тобой.

         Вот месяц всплыл в своем сияньи дивном

         На высоты,

         И водомет в лобзаньи непрерывном, —

         О, где же ты?

    1842

«Младенческой ласки доступен мне лепет…»

         Младенческой ласки доступен мне лепет,

         Душа откровенно так с жизнью мирится.

         Безумного счастья томительный трепет

         Горячим приливом по сердцу стремится.

         Скажу той звезде, что так ярко сияет, —

         Давно не видались мы в мире широком,

         Но я понимаю, на что намекает

         Мне с неба она многозначащим оком:

         – Ты смотришь мне в очи. Ты права: мой трепет

         Понятен, как луч твой, что в воды глядится.

         Младенческой ласки доступен мне лепет,

         Душа откровенно так с жизнью мирится.