Надо встать и задернуть занавески на окнах, а то не уснуть. Вот она опять лежит в постели, а занавески не задернуты. Как это получилось? Повернуться, что ли, на другой бок, спрятаться от света; когда спишь при свете, снятся кошмары.
— Мама, как ты теперь? — и саднящая влажность на лбу.
Не люблю я, когда меня умывают холодной водой!
Хепси? Джордж? Лидия? Джимми? Нет, Корнелия, и лицо у нее припухло и все в маленьких лужицах.
— Они выехали, родная, скоро приедут.
— Пойди умойся, девочка, а то вид у тебя какой-то странный.
Вместо того чтобы послушаться матери, Корнелия опустилась на колени и положила голову ей на подушку. Она будто говорила что-то, но слов не было слышно.
— У тебя что, язык заплетается? Чей сегодня день рождения? Ты ждешь гостей?
Губы у Корнелии как-то странно, настойчиво задергались.
— Зачем ты так, дочка? Мне неприятно на тебя смотреть.
— Нет, мама! Нет, нет....
Вздор какой! Странные они, эти дети. Каждому твоему слову наперекор.
— Что «нет», Корнелия?
— Доктор Гарри пришел.
— Не хочу я опять видеть этого юнца. Он пять минут назад от меня ушел.
— Это было утром, мама, а сейчас ночь. И сиделка здесь.
— Я доктор Гарри, миссис Вэзеролл. Никогда вас не видел такой молоденькой, такой спокойной!
— Молоденькой мне уже больше не бывать, а успокоюсь я, когда мне дадут полежать здесь тихо и мирно.
Ей казалось, что она проговорила это громко, но они промолчали. Теплая тяжесть у нее на лбу, теплый браслет на запястье, а ветерок все шепчет и шепчет, пытаясь втолковать ей что-то. Шорох листьев в предвечной длани господней. Он дохнул на них, и они пустились в пляс, зашуршали.
— Мама, ты только не бойся, сейчас мы сделаем тебе легкий укол.
— Слушай, дочка, откуда у меня столько муравьев в постели? Я вчера рыжих видела.
А за Хепси тоже послали?
Больше всего ей хотелось увидеть Хепси. И пришлось пройти далеко назад, комнату за комнатой, чтобы разыскать Хепси, которая стояла, держа девочку на руках. Ей почудилось, будто она сама стала Хепси, а девочка у нее на руках тоже превратилась в Хепси, и в него и в нее, и все это сразу, и в их встрече не было ничего удивительного. Потом Хепси начала таять изнутри и сделалась вся прозрачная как серая кисея, и ребенок тоже превратился в прозрачную тень, а Хепси подошла к ней вплотную, и она сказала:
— Я думала, ты никогда не придешь, — и пытливо присмотрелась к ней и сказала: — А ты ничуть не изменилась.
Они потянулись друг к другу, чтобы поцеловаться, и тут Корнелия зашептала откуда-то издали:
— Ты хочешь мне что-нибудь сказать? Чем-нибудь помочь тебе?
Да, спустя шестьдесят лет она стала относиться к Джорджу совсем по-другому, и ей захотелось повидаться с ним. Разыщите мне Джорджа. Разыщите Джорджа и скажите ему, обязательно скажите, что я его забыла. Пусть узнает, что у меня все-таки был муж и дети и дом, как у всех женщин. Хороший дом и хороший муж, которого я любила, и славные дети от него. Я на такое даже не рассчитывала.
Скажите ему, что мне было дано все, что он отнял у меня, все и даже больше. О, нет, о, боже мой, нет! Ведь было что-то еще, помимо дома и мужа и детей. Неужели дом и муж и дети это все? Что же еще было? То, что ко мне не вернулось... Дыхание ушло у нее куда-то вниз, под ребра, и стеснилось там страшным чудовищем с зазубренными краями; оно ввинтилось ей в голову, и боль стала непереносимой. Да, Джон, зови доктора и довольно говорить, пришло мое время.
Когда этот родится, он будет последним. Самый последний. Ему бы родиться первым, потому что его-то она по-настоящему и хотела. В свое время все сбывается. Ничего не упущено, ничего не отложено. Она сильная, через три дня будет не хуже прежнего. |