«Но однако, когда началась война, вы имели больше шансов на успех?»

«Нет. Меценат сказал мне, что теперь должен особенно усиленно копить средства, чтобы затем принести свою лепту на уничтожение навеки нашего наследственного врага».

«Ну очевидно посеянные вами семена дадут урожай после войны, господин доктор?»

«Нет. Тогда меценат скажет мне, что должен быть особенно бережливым для восстановления бесчисленных разрушенных созданий человеческого гения и для возрождения погибших добрых отношений между народами».

Импрессарио погрузился в долгое и серьезное раздумье; затем он спросил сострадательным тоном: «Почему же вы до сих пор не попробовали застрелиться?»

«Застрелиться – для того, чтобы заработать денег?»

«Ну, нет; я полагаю… гм… я полагаю, что надо удивляться, как вы еще не потеряли мужества, начиная столько раз сызнова борьбу с жизнью».

Ученый пришел внезапно в беспокойство; его лицо, походившее своей неподвижностью на вырезанную из дерева массу, неожиданно оживилось.

Во взгляде старика вспыхнул колеблющийся пламень муки и глубочайшей, немой безнадежности, подобно тому, как это можно видеть в глазах пугливых животных, когда они, загнанные, останавливаются на краю пропасти, слыша погоню – перед тем как ринуться в бездну, дабы тем самым не попасть в лапы преследователям. Его сухие пальцы, словно содрогаясь от приступов заглушаемого плача, блуждали по столу, как будто ища там твердой опоры.

Морщина, бегущая от крыльев носа ко рту, вдруг удлинилась и исказила его губы, словно он боролся с параличом. Старик словно проглотил что-то.

«Теперь мне все понятно», сказал он с усилием, словно побеждая непроизвольные движения языка, «я знаю, что вы агент по страхованию жизни.

Половину моей жизни я боялся встретиться с подобным человеком» (щеголь напрасно пытался заговорить, протестуя лишь жестами и выражением лица).

«Да, я знаю заранее – вы хотите намекнуть мне, чтобы я застраховал мою жизнь и затем как-нибудь покончил с собою – дабы, по крайней мере, мог жить мой ребенок, не умирая с голоду! Не говорите ничего! Неужели вы полагаете, что я не знаю о том, что такому человеку, как вы, известно решительно все?

Вы знаете всю нашу жизнь, у вас есть тайные ходы от дома к дому, и оттуда вы смотрите вольным взором в комнаты, нет ли где поживы, – вы знаете, где родился ребенок, сколько пфеннингов у каждого в кармане, намерен ли человек жениться или же отправиться в опасное путешествие. Вы ведете целые книги с записями о нас и перепродаете друг другу наши адреса.»

«И вы, вы заглядываете в мое сердце и читаете в нем мысль, которая терзает меня уже в течение целого десятка лет. – Да, поверьте, я вовсе не такой презренный эгоист и мог бы давно застраховаться и покончить с собою из любви к дочери – по собственному почину, без ваших намеков-людей, стремившихся обмануть и нас и свое собственное учреждение, обманывающих направо и налево, желая получить почву под ногами и добиться того, чтобы все пошло прахом! Неужели вы думаете, я не знаю, что после того, как все совершится – вы прибежите и изменнически, опять-таки ради комиссионных, закричите: „Тут мы имеем дело с самоубийством – мы не должны платить страховку!“ Неужели вы думаете, что я не вижу, как и все другие – что руки моей милой дочери становятся с каждым днем все белее и прозрачнее, и не понимаю, что это значит – сухие, лихорадочные губы и кашель ночью? Даже если бы я был прощелыгой вроде вас, то и тогда давно бы – чтобы достать денег на лекарство и хорошее питание… но нет, ведь я знаю, что тогда бы случилось: деньги никогда бы не были выплачены и затем… Нет, нет, этого нельзя себе представить!»

Импрессарио хотел заговорить, желая уничтожить подозрение в том, что он агент – по страхованию жизни, но не решился, так как ученый угрожающе сжал кулак.