Оливия просидела у постели больного весь день, а Чарлз вместе с Джеффом отправились кататься верхом. Да и что ему было делать? Поместье прекрасно управлялось, и занятий для него не нашлось, разве что составлять время от времени компанию жене. Он предупредил на работе, что вернется через несколько дней, и терпеливо ждал, пока Оливия сновала на кухню и обратно, варила бульоны, кипятила чай и готовила травяные настои, которые, по ее мнению, должны были поднять отца на ноги. Такая столь необычная для Виктории деятельность еще больше возбудила подозрения Берти, не верившей собственным глазам. Это невозможно! Они не посмели бы! Она просто бредит!

Но Эдварду Хендерсону становилось все хуже, и на третьи сутки он стал задыхаться. Доктор хотел отвезти его в больницу, но Эдвард наотрез отказался и заявил Оливии, что желает умереть в собственной постели. Здесь его дом.

– Ты не умираешь, отец, – уверяла она, едва сдерживая слезы. – Просто заболел. И скоро поправишься.

Но на этот раз Эдвард упрямо качал головой, а ртутный столбик градусника все полз вверх, и лихорадка не отпускала больного. Оливия всю ночь ухаживала за отцом, клала лед на голову, подносила воду и никому не позволяла занять свое место. Чарлз опасался, что она слишком переутомится, но жена была неумолима.

На рассвете Оливия внезапно поняла, что конец близок. Отец схватился за горло и безумными глазами воззрился на ДОЧЬ.

– Виктория, позови сестру… я должен увидеть ее, – выдавил он, больно стискивая ей руку. Оливия не знала, что ответить, но послушно вышла и тут же вернулась.

– Оливия, это ты? – спросил он, и она послушно кивнула, украдкой вытирая слезы. Как отвратительно – обманывать умирающего отца!

– Это я, папочка, я вернулась.

– Где ты была?

– Далеко, – прошептала она, взяв его горячую ладонь в свою. Он даже не замечает, что она беременна! – Мне нужно было немного подумать, прийти в себя, но теперь я с тобой и очень тебя люблю. Поправляйся скорее, умоляю.

Но отец снова покачал головой, из последних сил пытаясь не провалиться в темную пропасть.

– Я ухожу… пора… твоя мама зовет…

– Но ты и нам нужен, – всхлипнула Оливия.

И тут отец едва слышным голосом задал вопрос, так мучивший его последние месяцы:

– Ты сердилась на меня за то, что я заставил ее выйти замуж?

– Конечно, нет, папа! Я тебя люблю, – повторила она, приглаживая его волосы. От него так и полыхало жаром.

– Ты его любишь, правда?

Оливия улыбнулась и кивнула. Возможно, ему легче знать правду. Пусть хоть немного успокоится.

– Ты простишь меня за все, что я натворил?

– Тут нечего прощать. Теперь я счастлива. Для того и уезжала. Теперь у меня есть все, что я хотела.

По глазам дочери он понял, что это правда, и, опустив веки, на несколько минут задремал, но тут же встрепенулся и с улыбкой посмотрел на Оливию.

– Я рад, что ты счастлива. Мы с твоей мамой тоже безмерно счастливы. Вечером мы едем на концерт.

Он снова бредил и весь день находился в полусне, путая Оливию с сестрой. Он так и не понял, кто перед ним. К вечеру Оливия валилась с ног.

– Я не позволю тебе губить себя и ребенка, – яростно прошептал Чарлз, выманив ее в коридор.

– Ничего не поделаешь, я ему нужна, – твердо объявила Оливия и снова вернулась в комнату. Ночью начался кризис, жар спал, и она облегченно вздохнула, решив, что отец обязательно выздоровеет.

Перед рассветом сон сморил ее прямо в кресле. Она увидела сначала лицо Виктории, так ясно, словно сестра была рядом, а потом улыбавшуюся мать.