Что тут началось! Прошка драл луженую глотку, периодически дубася кулаком по столу, Марк брызгал ядом, словно взбесившийся гейзер, я, как могла, защищалась, то пытаясь перекричать обоих, то затыкая уши. В разгар веселья раздался мощный удар во входную дверь, послышался треск дерева, еще один удар и топот ног в коридоре. Выглянув в прихожую, я узрела перекошенные физиономии Генриха и Леши, распахнутую дверь и выдранный с мясом замок.

При виде сорванного замка, воплощавшего для меня девиз «Мой дом — моя крепость», я не выдержала и заплакала.

Сдается мне, никто из присутствующих никогда прежде меня за этим занятием не видел, иначе как объяснить их реакцию? Скандальный Прошка немедленно умолк и воззрился на меня с вытаращенными глазами и открытым ртом. Желчный Марк из ядовитой змеи превратился во встревоженную наседку и заметался, пытаясь одновременно усадить меня, налить стакан воды и найти сердечные капли. Всегда невозмутимый Леша совершенно растерялся и с глуповатым видом переминался в дверях с ноги на ногу. Веселый и бесшабашный Генрих впал в панику и запричитал:

— Ты из-за нас, да, Варька? Ты не расстраивайся, мы все починим. Вот увидишь, через две минуты все будет в порядке. Мы просто услышали крики и подумали, что тут кого-то режут…

Он еще что-то лепетал, но я молча протиснулась мимо Леши, заперлась в ванной, отвернула кран на полную катушку и дала себе волю. Все напряжение последних недель хлынуло из меня вместе с потоками слез.

Наревевшись всласть, я с отвращением поглядела в зеркало на красную распухшую рожу, умылась холодной водой и попыталась сообразить, как теперь быть.

Совершенно очевидно, что от объяснений не отвертеться. Если рассказать все, как есть, мне припомнят первое апреля, и тогда на дружеское сочувствие можно не рассчитывать. Но придумать убедительную историю, которая оправдала бы мое состояние и поведение в последние несколько недель, я была не способна — не хватало фантазии. И потом, допустим даже, я наплету про какие-нибудь страсти-мордасти, друзья ведь не уйдут после этого восвояси, предоставив меня самой себе. Они захотят помочь, защитить меня от нафантазированных ужасов, тут-то и выяснится, что я наврала с три короба. Вряд ли после этого наши отношения останутся прежними. Что же делать? Может, они все-таки не будут настаивать на объяснении?

Так ничего и не надумав, я решила вести себя сообразно обстоятельствам и, помолясь, покинула убежище. Леша с Генрихом возились в прихожей с замком, Прошка, наш дорогой «дядюшка Поджер», давал указания. Марк куда-то исчез. Я вздохнула свободнее. Из всех четверых по-настоящему можно было опасаться только Марка; с остальными уж как-нибудь управлюсь.

Не успела я додумать эту утешительную мысль до конца, как условный стук в дверь возвестил о возвращении моего персонального пугала. Леша с недовольным ворчанием отложил молоток и впустил Марка. Тот смерил меня испытующим взглядом, хмыкнул и отправился на кухню выгружать купленную провизию. Зловещий признак. Стало быть, предполагается, что дача показаний затянется надолго. От меня не отвяжутся, пока не вытянут все подробности и душу в придачу. Вздохнув — теперь уже тяжело, — я поплелась накрывать на стол.

Через полчаса мы расселись за столом и разлили по стаканчикам водку.

— Ну, сама расколешься или нам применить третью степень? — лениво поинтересовался Прошка.

Добросердечный Генрих посмотрел на Прошку с укоризной, а на меня с состраданием.

— Давайте сегодня — в виде исключения — воздержимся от пикировок, — осторожно предложил он.

— Так если мы с Варварой вдруг прекратим пикироваться, вы решите, что наступил конец света! — возмутился Прошка.