– Понял, Иван Павлыч.

– Да в багажник положи пяток тех… горластых. Чтоб покрупнее были, помягче. Понял?

– Понял, Иван Павлович.

– Ну, поезжай!

Тот пулей вылетел.

– Значит, отдохнуть приехали. Это хорошо… Отдохнем, – потирая ручищи, радостно говорил Батурин, прохаживаясь по кабинету.

– Погоди радоваться! Ты сперва расскажи, как сенокос идет? – остановил его жестом Володя.

– Владимир Васильевич! – всплеснул руками Батурин. – Это мы всегда пожалуйста. У нас – не у гордеевских постников… У нас работа из рук не валится. Мы на шефах не едем. Да вот они, сводки! – он подошел к столу, раскрыл папку. – Вот, смотри!

Несколько минут они проглядывали сводки и ведомости: сколько скошено, да застоговано, да запрессовано; стучали на счетах, на бумаге прикидывали – когда кончат, сколько сена сдадут… Обычные сельские заботы да хлопоты.

Потом пришел механик Рыжов. Он был под стать самому Батурину: плечи – руками не обхватишь, улыбка во весь рот, зубы один к одному, что твой кукурузный початок. Под мышкой он нес две буханки черного хлеба.

– Наказал Кутузову? – спросил его Батурин.

– Наказал, – ответил тот от порога. – Хоть сейчас, говорит, приходите.

– А хлеб зачем? У него что, хлеба не хватает?

– Это жена мне наказала. Я думаю: дай-ка сейчас прихвачу. Не то загуляемся – позабудем.

– О! Одной рукой передок «Москвича» подымает, а бабы своей боится, – засмеялся Батурин, обращаясь к нам.

– В наше время кого ж еще бояться? – смеялся и Рыжов, здороваясь с нами.

Зазвонил телефон. Батурин с досадой поглядел на него, потом вопросительно на нас: брать, мол, трубку или рукой махнуть? Но Володя уклончиво молчал, а телефон все трещал и трещал. Батурин тяжко вздохнул, как бык, и покорно снял трубку.

– Тебя, Владимир Васильевич, – сказал он, зажимая конец трубки и отводя ее от лица. – Что сказать?

– Кто спрашивает?

– Настя.

– Давай сюда! – Гладких взял трубку и с минуту молча слушал. Потом сказал: – Хорошо, сейчас приеду.

– Что там загорелось? – чуть не со слезой во взоре спросил Батурин. – Вот бестолковый народ! Отдохнуть человеку не дают.

– Кузовков приехал. В приемной ждет, – ответил Гладких, кладя трубку.

– Чего еще надо этому шаромыжнику? Всю жизнь на иждивении. Захребетник несчастный, кислый подворник! – шумно возмущался Батурин.

– Чего ему надо? – переспросил Гладких. – Да все то же самое – людей. Шефы, наверное, разбежались с сенокоса. Ну, ладно, я поехал.

– Да как же так, Владимир Васильевич? – Батурин ринулся к дверям за Володей. – Мы все заказали, приготовили. А ты от ворот поворот? Зачем обижаешь?

– Хорошо, я приеду, – отозвался тот. – Вы где будете?

– В углу на Мотках… Возле самой реки. Ну там, где стол выкопан.

– Хорошо, я вас найду. А Семена Семеновича сразу Пришлю. Куда его?

– Семена Бородина! – обрадовался Батурин. – Семена давай прямо к Кутузову. Мы его там подождем.

Мы вышли втроем из правления: Батурин, Рыжов и я.