Кабанчик и Песьедух громким шепотом переругивались над Громмелем — мерзким, закованным в броню страшилищем. Острые клыки длиной с кухонный нож торчали у дракона изо рта так часто, что тот не мог закрыть пасть. Песьедух победил, но потом, запихивая зверя в корзину, умудрился уронить его. Тяжелый панцирь чудища громко загрохотал по каменному полу пещеры.

Громмель открыл злобный крокодилий глаз…

Мальчишки зажмурились…

Громмель тупо пялился на мальчишек…

Мальчишки затаили дыхание…

И тут Иккинг заметил, что тонкое, как паутинка, третье веко дракона всё еще опущено.

Оно оставалось опущенным еще несколько страшных мгновений, пока, наконец…

…Громмель медленно закрыл глаза и, повернувшись на другой бок, оглушительно захрапел.

Как ни странно, больше никто из драконов не проснулся, Кое-кто сонно поворчал, устраиваясь поудобнее, и снова погрузился в сон. Но большинство по-прежнему пребывало в глубоком оцепенении.

Иккинг осторожно перевел дух. Быть может, эти драконы вообще просыпаются только к весне?!

Он судорожно вздохнул, пробормотал молитву богу Локи — покровителю хитрых уловок — и осторожно шагнул вперед, чтобы выбрать самого сонного на вид дракона. Скорее бы покончить с этим кошмаром!

Вам, должно быть, неизвестно, что пребывающие в глубокой спячке драконы сильно остывают.

Иногда драконы даже впадают в Сонную Кому — тогда они делаются холодными как лед, и у них нельзя различить ни пульса, ни дыхания, ни сердцебиения. В таком состоянии они могут пребывать веками, и только опытный драконовед способен определить, живы они или нет.

Но дракон, который бодрствует или спит неглубоко, обычно теплый, как свежевыпеченный хлеб.

Иккинг отыскал дракона подходящего размера, который был достаточно холодным на ощупь, и осторожно засунул его в корзину. Это был самый что ни на есть обыкновенный Обыкновенный Коричный, но в ту минуту Иккингу было всё равно. Дракон, даже молоденький, оказался невообразимо тяжелым.

«Я СДЕЛАЛ, СДЕЛАЛ, СДЕЛАЛ это!» — радостно запел про себя Иккинг. Остальные мальчишки тоже раздобыли себе драконов и теперь тихонько пробирались к выходу. Все, кроме…

Кроме Рыбьенога, который уже покрылся ярко-красной сыпью и в эту самую минуту на очень громких цыпочках приближался к клубку свившихся в узел Змеевиков.

По части воровства Рыбьеног оказался даже хуже Иккинга!

Перепуганный Иккинг застыл на месте,

— Стой, Рыбьеног, НЕ ШЕВЕЛИСЬ! — зашипел он.

Но Рыбьеногу до смерти надоели вечные подтрунивания и насмешки Сопляка. Он вознамерился раздобыть себе самого крутого дракона, над которым никто не посмеет хихикать.

Яростно почесываясь и вытирая слезы, Рыбьеног скосил глаза так сильно, что почти разглядел драконий клубок. Он медленно приблизился к самому нижнему дракону, взял его за ногу и очень осторожно… дернул.

Тугой клубок рассыпался вихрем беспорядочно взметнувшихся лап, хвостов и ушей.

Мальчишки испуганно ахнули.

Рассерженные Змеевики (по их мордам трудно было понять, проснулись они или нет) немного погавкали друг на друга и снова принялись устраиваться ко сну.

Но один зверь — покрупнее остальных! — все-таки открыл глаза и заморгал.

Иккинг с облегчением заметил, что третье веко у него опущено.

Мальчишки ждали…

Когда же он закроет глаза?!

И в этот миг Рыбьеног чихнул!

Четыре оглушительных «АПЧХИ!!!» взлетели под свод пещеры и, многократно усиленные эхом, весело покатились между спящими драконьими тушами.

Большой Змеевик по-прежнему пялился в пустоту незрячими глазами, неподвижный, как драконовая статуя.

А потом оч-чень, оч-чень медленно в его глотке зародился тихий клокочущий звук.