|
Тем не менее даже это не объясняет нашу способность отделять индивидные объекты друг от друга в мысленном восприятии. Предположим, что перед нами бесконечная белая плоскость, на которой нет ничего кроме двух идентичных друг другу кругов. Один из них, двигаясь, постепенно находит на второй и остается поверх него в течение несколько секунд, а затем продолжает двигаться дальше. Думаю, ни у кого не возникнет затруднений в том, чтобы воспринимать круги как отдельные сущности даже в те моменты, когда они находятся в одном и том же месте в одно и то же время. Это доказывает, что нахождения в определенном месте в определенное время тоже недостаточно для нашего ментального определения «индивидного объекта».
Мораль из всего сказанного заключается не в том, что индивидные объекты нельзя представить в нейронной сети. Это довольно просто: нужно лишь выделить несколько узлов для установления тождества каждого индивидного объекта вне зависимости от свойств данного объекта. Можно присвоить каждому индивиду собственный узел, а можно присвоить каждому индивиду что-то вроде серийного номера, закодированного в форме паттерна из возбужденных узлов. Мораль в том, что сети, моделирующие мышление, должны быть сделаны таким образом, чтобы воплощать абстрактное логическое представление об отдельном объекте, аналогично роли, которую играет произвольно маркированная ячейка памяти компьютера. Единственное, что не получается, – это ассоциатор паттернов, ограниченный наблюдаемыми свойствами объекта, современная реализация аристотелевской сентенции «нет ничего в уме, чего бы не было прежде в чувствах». Можно ли сказать, что все эти рассуждения – всего лишь казуистика? Вовсе нет: понятие индивидного объекта – это один из ключевых элементов нашей способности рассуждать о жизни. Позвольте привести два примера из реальной жизни, включающих в себя две грандиозные сферы человеческого взаимодействия: любовь и правосудие. Монозиготные близнецы схожи в большей части своих характеристик. Они не только выглядят одинаково, но и думают, чувствуют и действуют схожим образом. Но не совершенно идентично, конечно; это и есть лазейка, с помощью которой можно попытаться представить их как очень узкие подклассы. Вместе с тем любое живое существо, представляющее их как подклассы, должно по крайней мере тяготеть к тому, чтобы воспринимать идентичных близнецов одинаково. Живое существо должно переносить свое мнение с одного близнеца на другого, по крайней мере, в вероятностном смысле или в какой-то мере; помните? это один из самых привлекательных моментов ассоциационизма и его воплощения в форме коннектоплазмы. Например, если что-то привлекает вас в одном из близнецов (то, как он ходит, говорит, выглядит и т. д.), оно должно привлекать вас и в другом. А это подразумевает, что идентичные близнецы должны вечно фигурировать в историях, замешанных на ревности и предательстве поистине готического масштаба. На деле же ничего подобного не происходит. Супруга одного из идентичных близнецов не испытывает романтического влечения к другому. Любовь привязывает нас к человеку как к данному человеку, а не как к типу людей – сколь бы малочисленным ни был этот тип людей. 10 марта 1988 года кто-то откусил половину уха офицеру полиции Дэвиду Дж. Стортону. Ни у кого не было сомнений относительно того, кто это сделал: это был либо Шон Блик, молодой человек (21 год), живущий в Пало-Альто (Калифорния), либо Джонатан Блик, его идентичный близнец. Оба брата оказались вовлечены в потасовку с полицейским, и один из них откусил офицеру часть уха. Обоим братьям были предъявлены обвинения в нанесении увечья, попытке ограбления, нападении на офицера полиции и нанесении увечья при отягчающих обстоятельствах. Последнее правонарушение (укушенное ухо) карается пожизненным заключением. Офицер Стортон, давая показания, сообщил, что у одного из близнецов были длинные волосы, а у другого – короткие, и укусил его длинноволосый. |
