– О, Эпсли, мой друг, ты слишком много выпил сегодня вечером. – Лэрд встал и, пройдя через всю комнату, рассеянно взглянул в окно. – Итак, твоя теория состоит в том, что мое решение жениться на Анне, принятое этой ночью, было отчасти предопределено? Это нелепо.

– Да, ты прав. Слишком много в этой ситуации зависело от случая, поэтому вряд ли это – план Лотариана. Хотя он-то как раз не рисковал ничем.

– Точно.

Эпсли вздохнул, с трудом поднялся и направился к графину с бренди.

– Сегодня вечером ты ничего не пил? – Он махнул бутылкой в воздухе.

– Нет, только не сегодня. – Лэрду предстояло сегодня обдумать слишком многое.

Беркли-сквер

Еще не рассвело, когда Элизабет резко проснулась и села в кровати. Шея и грудь ее были в холодном поту.

Она закрыла глаза, пытаясь восстановить дыхание. Опять ей приснился сон, один из тех, которые сбываются… по крайней мере, половина из них.

Девушка выползла из кровати, сбрызнула лицо водой и постояла над тазом, поморгала глазами, пытаясь удалить капельки воды с ресниц.

Во сне она увидела Анну, которая держала в руках большой лист бумаги. Элизабет не помнила точно, что собой представлял этот документ, но знала, что в результате своих поисков Анна нашла что-то важное, проясняющее их происхождение. Нечто очень важное. И потом внезапно ее сон изменился. Сестра улыбалась и была такой счастливой, какой Элизабет ее никогда не видела раньше. Она танцевала в объятиях лорда МакЛарена, а леди МакЛарен и бесчисленное множество гостей радостно смотрели на влюбленных.

Элизабет задержала дыхание, надеясь замедлить биение сердца, бешено колотившегося в груди. Как бы ей хотелось, чтобы ее сон прекратился на этом месте, но этого не произошло. Сон вызвал у нее тревогу.

Эпсли прошел где-то, как Элизабет показалось, около Карлтон-Хаус на улице Пэл-Мэл. Колокола пробили полдень. Она слышала цокот копыт на дороге. Потом она увидела Эпсли, и вдруг Элизабет закричала – это был ужасный, душераздирающий крик. Этот образ приснился ей и на другую ночь. Анна стояла посередине бального зала, слезы струились по ее щекам, и Элизабет не могла дотянуться до сестры, как ни пыталась. И потом все внезапно потемнело, только в камине ярко горел огонь, и тонкая рука какой-то женщины бросала бумаги в огонь.

Элизабет опустилась на деревянный стул, стоявший около умывальника. Рубашка была влажной, прилипла к телу. Элизабет расстегнула ее и стала снимать. Сон не выходил из головы, она все размышляла о его значении, но как ни пыталась, не могла его расшифровать, никакой логики не просматривалось. Слишком много эпизодов из этих загадочных снов исчезло или они предстали в искаженном свете.

Элизабет знала, что с Анной должно произойти что-то ужасное. И она ничего не может сделать, чтобы предотвратить это.

Старшая сестра Мэри всегда ругала Элизабет за то, что та была расточительной, но Элизабет и так слишком долго раздумывала, не проследить ли за Эпсли. В конце концов, она даже не знала, произойдут ли события, которые она видела во сне сегодня. И вдруг она вновь услышала этот ужасный крик. Девушка вздрагивала всякий раз, когда вспоминала об этом страшном звуке.

К тому времени когда Элизабет допила чай и просмотрела все утренние газеты, чтобы найти упоминание о каком-либо происшествии вчера на Пэл-Мэл, у нее созрело решение – кликнуть экипаж и приехать ко входу в Карлтон-Хаус до полудня. Это единственное, что ей оставалось сделать, чтобы хоть немного унять тревогу.

Она накинула на плечи мантию из крепа, низко надвинула на глаза соломенную шляпу, чтобы никто не узнал ее. Великолепно.

Когда экипаж подъехал к Карлтон-Хаусу, Элизабет вытащила из сумочки золотые часы, которые принадлежали ее отцу, открыла крышку: оставалось две минут до полудня.