Роберт наслаждается дымом и музыкой, водители не находят в нем товарища по несчастью, не вполне понимают причину столь сияющего лица, его благодушных улыбок, чем, дескать, этот сукин сын так доволен, им и в голову не приходит, что несвобода в пробке может пахнуть свободой; сигарета докурена, Роберт вспоминает, что должен получить результаты анализов, и думает, какими они будут — не ахти какими или откровенно плохими.
Результаты, похоже, еще менее утешительные, но все равно надо будет проконсультироваться у специалиста; сегодня в лаборатории ему не сказали ничего конкретного, Роберт должен подождать до будущей недели, интересно, захочет ли его болезнь подождать сколько нужно и не развиваться, скорее всего, что нет, потому что Роберт может, если захочет, пойти на прием в частном порядке, вне очереди, но Роберт рассуждает так: не затем он посылает несколько сотен злотых ежемесячно на страховку, что для писателя непишущего, как ни крути, солидный расход, Роберт не хочет участвовать в создании нездоровой и лживой системы и ради одной лишь идеи предпочитает прождать положенный срок, он надеется, что болезнь примет это во внимание и не воспользуется предательски несколькими днями проволочки, тем более что она и так имеет над ним явное преимущество, о чем Роберт догадывается, но пока еще не знает наверняка; Роберт предпочитает эту уверенность отложить на потом, пока что он только выглядит нездорово и результаты анализов не ахти, так что он может покататься по городу и заехать в любимый книжный магазин, где любимая продавщица должна была оставить ему книгу (Жена, правда, звонит, беспокоится, но ведь он в пробке, потому что надо было заехать в аптеку). Книга толстая и дорогая, Роберт не испытывает угрызений совести, но все равно ему придется содрать с нее ценник и спрятать фолиант глубоко на дно сумки, под ее дно, в специальный отсек для тайных покупок, которые, будучи обнаруженными дома, могли бы вызвать ненужный поток язвительных замечаний, — очередной компромисс, которому Роберт научился, с иными мелочами лучше не высовываться, коль скоро они могут вызвать не самые мелкие неприятности, достаточно спрятать добычу под дно, а наверх уложить свои рукописи, лекарства, с таким камуфляжем сумка готова к домашнему шмону; Жена страдает моторной навязчивостью, любит украдкой проверять содержимое сумки Роберта, и если бы она нашла в ней только что купленную книгу, съязвила бы, что Роберт, вместо того чтобы зарабатывать своей литературой, тратит деньги на чужую, вместо того чтобы писать, читает; Роберт и так уже испытывает угрызения совести, что больше читает, чем пишет, а теперь, когда он не пишет вовсе, угрызения совести особенно чувствительны, ему об этом не надо напоминать, не надо дополнительно снижать удовольствие от чтения; так что Роберт прячет книгу сразу после выхода из книжного магазина, хочет сесть в машину, но его узнают, не удается отвертеться от ритуального автографа, а также, и это хуже, от вопроса, которого его любимая продавщица уже давно не задает (если бы задала, она перестала бы быть любимой продавщицей, Роберт приобретал бы книги в другом месте), но который постоянно выползает на уста его фанатам, а им он не может отказать в праве быть нетерпеливыми.
— Когда же мы увидим вашу новую книгу? — спрашивает парнишка из-за спины девушки, которую он подсунул с книгой, чтобы она, сделав приличествующий моменту реверанс, заговорила бы с Робертом и взяла у него автограф.
— Пишем, пишем, но… пока что не издаем, — отвечает Роберт и улыбается, довольный тем, что остались еще крупицы былого остроумия, но улыбка грустная, что снова пришлось соврать: ведь ничего не пишет, а когда-то само у него писалось, книга, на которой он поставил автограф для девушки и парня, тоже написалась сама собой и поэтому все еще пользуется спросом, хотя, скорее, по инерции.
Когда-то у него писалось само собой, потом он стал заставлять себя писать, теперь он только подписывает свои книги. |