– Дядя Гоша, – сказал Мазур. – Я вообще-то чистого любопытства ради... Рыбзавод в Систему входит?

– Вот тут сложнее. И входит, и не входит. Собственно говоря, это не рыбзавод, а совхоз. Есть пара-тройка своих МРТ. А по сути – спеццех. Знаете, есть такие на мясокомбинатах? Где делают колбасу не из туалетной бумаги, а из мяса, делают еще разные вкусности; но в магазины это не идет, а утекает в другую сторону? Знаете, вы ребята взрослые... Вот э го и есть такой спеццех, только занимается он морскими деликатесами. Ну, а производятся они в таком количестве, что часть уходит в Систему. Но, учитывая специфику производства, к совхозу и на километр подойти нельзя...

*МРТ — малый рыболовный траулер.

– Спасибо, дядя Гоша, – сказал Лаврик. – Отличный краткий курс, вполне достаточно... Теперь займемся конкретными персонами. Этот Жора, каковой у нас пока что главный фигурант – он кто?

– Жертва аборта, – сказал дядя Гоша. – Я имею в виду несделанного. Культурно выражаясь, раздолбай, а некультурно... Ну, вы поняли. Мама заведует универмагом, самым крупным в регионе, в Систему, конечно, входит. Так что чадо росло, ни в чем себе не отказывая. В девятый класс не пошел, закончил мореходку, и маменька его быстро пропихнула не просто в Черноморпароходство, а на кораблик загранплавания. Продержался два рейса. После второго взяли с джинсой и журналами для взрослых, упрятанными крайне бездарно. Мореходную книжку забрали, выперли в шею. Мамаша его попыталась пристроить к кое-каким своим делам, но сама вскоре признала, что толку от ребеночка мало, и делу от него никакой пользы, кроме вреда. Пару лет болтался, пытался пристроиться там и сям. Кагалы его не приняли – там мозги особенно в пене. Какое-то время сутенерствовал, но без серьезных покровителей – а потому быстренько взяли за жабры и посоветовали бросать это дело, иначе посадят. Одним словом, мизерабль тот еще...

* Мизерабль (франц. mis rable). Жалкое, несчастное существо. Ничтожный человек, негодяй.

– Он и правда грек? – спросил Мазур.

Дядя Гоша смачно хохотнул:

– Тот еще... На восьмушку. Прадедушка у него был грек, а других эллинов в роду не имеется. Сел он четыре года назад по двести шестой. Светило два года, благодаря мамуле получил полгода. Вышел неимоверно блатной, стал разводить понты – но ребятки посерьезнее из той же шатии с него быстренько спесь сбили. У нынешней молодежи двести шестая – наподобие гриппа. Кто-то хоть раз да переболел. Один сел, а полсотни не сели. Подумаешь, двести шестая...

Мазур старательно сделал равнодушное ко всему лицо. Под двести шестую, или, в просторечии, «хулиганку», он и сам мог угодить пару – тройку раз и в ранней юности, и в курсантах. Такая уж статья. Можно словить и за драку на танцах, и за товарищескую встречу по вольной драке в темном переулке с компанией таких же соколиков, как сам, и за оборванную для девушки клумбу в центре города. Да мало ли что под двести шестую подогнать можно.

И за Колькой Триколенко подобное сыщется, и даже за Лавриком. Действительно, наподобие гриппа...

– Ну вот, – продолжал дядя Гоша. – После отсидки он и решил перекинуться в греки – прежняя фамилия чересчур уж уши намозолила. Прадедушкины документы остались, мамочка кого-то смазала в паспортном столе – вот и получился из Григория Вараксина Георгиос Ставракис. Сначала посмеивались, потом как-то привыкли. Все равно – Жора и Жора, хоть Ставракис, хоть Кастракис. Вообще, на дурех из курортниц действует: грек на белоснежной «Волге», ага. Особенно на интеллигентных дурех – Жора дурень, но хитрый. Подчитал греческую историю, кое-что старательно запомнил – и вкручивает теперь помянутым интеллигенткам, что его прапрадедушка – герой греческой борьбы за свободу, янычар перочинным ножиком резал, с самим поэтом Байроном вино пил.