Я смотрю на нее и гадаю, кто же из них лжет. Может, обе?

– Значит, она не будет ничего предпринимать?

– А что тут можно предпринять? Я предложила свозить ее к своему гинекологу. Она категорически отказалась. Она лишь помнит, что Прайн только петушиться горазд, а когда до дела дошло, сдулся.

Тут я вспоминаю, что тренерша спустила его в унитаз.

– Твой телефон?

– Ее высочество сказали, что ты забрала его в субботу. Наверное, чтобы я не звонила парням по пьяни, да? Какая ж ты зануда, Хэнлон. Тоже мне, помогла.

– У меня нет твоего телефона, Бет, – отвечаю я.

– Значит, она ошиблась, – у нее в уголке рта пенка от капучино. Она высовывает язык и слизывает ее. – Интересно, с чего она решила, что он у тебя?

– Бет, – говорю я, – ты сказала, что в тот вечер писала Уиллу. Звонила ему несколько раз и сообщения отправляла.

Она ничего не отвечает, но уголок ее рта слегка дергается. Потом она снова делает серьезное лицо, и я думаю, не показалось ли мне.

– Я так сказала? – переспрашивает она и пожимает загорелыми плечами. – Не помню.

Глава 17

И не просто, а с почестями. Ее снова назначают капитаном.

В среду ее освобождают от химии ради индивидуального занятия с тренером и выдают учебный пропуск в коридоры. Это значит, что теперь она в любое время может заходить в кабинет тренерши и устраивать себе перекур. Я вижу ее, проходя мимо: она машет мне рукой, склонив голову набок. Сигаретный дым зловеще клубится вокруг лица.

«Спасибо, тренер, – думаю я. – Спасибо».

– Неужели ее правда сделали капитаном? – шепчет Тейси. Все теперь разговаривают шепотом, но Тейси так и трясется в своих ослепительно-белых тапочках флаера.

Похоже, правда.

Неужели я вижу удовлетворение на твоем загорелом лице, Бет?

«Черт, – думаю я и этими словами напоминаю себе Бет, – неужели это все, чего она добивалась?»

Как бы не так.

И я пытаюсь, но ноги не слушаются, и тело какое-то странное, словно окаменело.

– Толкайся! – рявкает она. На висках выступил пот, грязные волосы выбиваются из резинки.

– Соберись! – с каждым криком ее голос крепнет, а мое тело становится более твердым и упругим. – Напрягай мышцы, концентрируйся и – черт побери, Эдди – улыбайся. Улыбайся! Улыбайся.

Она выходит из машины и даже не оглядывается. А он, кажется, говорит ей что-то… хотя, может быть, и нет.

Но он смотрит ей вслед и ждет. Наверное, следит, чтобы она в целости добралась до входа в здание.

Чем чаще я его вижу, тем все симпатичнее он мне кажется, – по-своему. Усталый симпатичный парень.

«Это труднее всего, – как-то призналась она. – Я не могу сказать о нем ничего плохого, ничего».

Почему-то эти слова кажутся такими жестокими.

И, может, поэтому я чувствую себя так, глядя на него сейчас. Мэтт Френч. Не знаю, почему, но его усталый вид среди всех наших криков, надменности, размалеванных лиц взывает ко мне. Я понимаю его, как тогда, когда он смотрел на меня ночью, в подвале.

«Он не такой, каким кажется», – как-то сказал Уилл.

Но я не уверена, что Уилл понимает, каким мне кажется Мэтт.

Мэтт Френч смотрит на жену, которая идет по центральному проходу стоянки; смотрит, как она исчезает за стеклянной дверью. Он еще долго глядит ей вслед, обняв рукой спинку пассажирского сиденья и слегка наклонив голову.

Он смотрит на нее, как отец на дочку, резвящуюся на детской площадке.