И не ответила.

Теперь она сидит на матчах и почти ничем не отличается от остальной толпы. Она маячит где-то на границе, в полосе отчуждения между блеском наших загорелых тел и серым пятном всего остального, всех остальных в этом несчастном мире.

«Надо было ей твой браслетик подарить», – отвечает она.

Словно в ответ на кодовое слово, произнесенное гипнотизером, перед глазами тут же возникает картина: мой браслет в квартире Уилла. Пурпурный шнурок на ковре.

И я не могу выкинуть из головы слова Бет: «Что же тренерша тебе не рассказала, что ее спрашивали про браслет? Вы же друзья – не разлей вода».

Но правда, почему она мне не рассказала?

Надо, наверное, просто позвонить ей и спросить. Но я этого не делаю.

Мне хочется, чтобы она сама мне рассказала.

Если мне придется ее расспрашивать, это будет уже не то.

Через несколько часов приходит сообщение, но не от тренера – от Бет.

«Угадай, кто будет флаером в понедельник?»

Тейси выбыла из игры – значит, Бет. Меня накрывает странное чувство – смесь ужаса и облегчения. И невыносимое желание узнать, о чем говорили Бет и тренер в эти несколько часов после тренировки – что за разговор привел к такому исходу?

«Ну что, теперь довольна?» – строчу я.

Но она не отвечает.

«Выйди на улицу».

Раздвигаю жалюзи и вижу у дома машину. За рулем Колетт.

Шагаю по лужайке, замерзшая трава хрустит под ногами.

Мы сидим в машине. Это машина Мэтта, она не такая красивая, как у тренера – в ней пахнет сигаретами, хотя я не видела, чтобы Мэтт Френч курил.

На подстаканнике пятна – кольца от кофе. Как годовые кольца на срубе старого дерева.

Что-то касается моей ноги – ручки полиэтиленового пакета или краешек старого чека – что-то, оставшееся от Мэтта Френча.

В этой грязной машине меня вдруг охватывает странное чувство – как в тот раз, когда я увидела Мэтта на кухне после полуночи. Он сидел, склонившись над тарелкой овсянки – фирменным блюдом Колетт, ее особой органической смесью, на вид состоящей из камней, сажи и опилок. Я догадалась, что это и есть его ужин. Он сидел, ссутулившись и свесив ноги в одних носках, на голове его были наушники, чтобы не слышать, как мы истерично смеемся, как чавкаем жвачкой.

И вот теперь то же самое. Я представляю, как бедняга Мэтт сидит в аэропорту или офисной башне где-то в Джорджии, в конференц-зале в чужом городе, где собираются такие, как Мэтт Френч и занимаются тем, чем занимается он – тем, что нам совсем не интересно. И я сомневаюсь, что нам бы было интересно, если бы мы даже знали, что это.

Когда я думаю о нем, я вспоминаю его глаза, в которых сквозят самые разные чувства. Они совсем не похожи на глаза Уилла, потому что в глазах Уилла всегда был только сам Уилл. А в глазах Мэтта Френча – только Колетт.

– Его все еще нет? – спрашиваю я.

– Нет? – она непонимающе смотрит на меня.

– Мэтта, – уточняю я.

Она отвечает не сразу.

– А, – спохватывается она и на секунду отворачивается. – Нет.

Как будто и думать о нем забыла.

Положив руки на руль, она произносит:

– Есть новости, Эдди.

Браслет. Наконец-то она собралась рассказать мне о нем.

– Полицейские, – продолжает она. – Кажется, до них дошли слухи. Они спрашивали меня, какого рода отношения связывали нас с Уиллом.

– А, – только и могу выдавить я.

– И я снова сказала, что мы были просто друзьями. Наверное, они просто пытаются разобраться, что у него было на душе.