Она была права, моя прагматичная подруга, надо быть проще. Сама Ксенька за время нашей долгой дружбы умудрилась стряхнуть со своей головы бесконечное количество «нимбов», которые я ей напяливала, оставаясь при этом очень близким мне человеком и объектом моего восхищения. Почему-то ей я прощала все несовершенства. Более того, они мне казались настолько привлекательными, что часто я даже пыталась, вольно или невольно, ей подражать. В этом, наверное, и есть феномен истинной любви и дружбы, в ней воображение господствует над интеллектом. В конце концов я короновала её званием «лучшей подруги», которому она полностью соответствовала, и успокоилась.

— Я вообще считаю, — Ксения осторожно разгрызла своими белоснежными крепкими зубами миндаль, — нужно научиться извлекать максимум пользы из своих и чужих недостатков и заставлять их работать на себя. А то в жизни всегда так — ждёшь, ждёшь чего-то, а потом, когда это, наконец, получаешь, оказывается, что это совсем не то, чего ты хотела. Учись быть счастливой. А то ты вечно из двух зол норовишь выбрать оба.

И это было правдой. У неё был разумный взгляд на вещи. «Это моё окончательное решение… но не последнее», — любила говорить она по многим поводам. Мне всегда импонировала эта её снисходительность к людям и к самой себе. Тогда как меня всё время раздражало их и, особенно, своё несовершенство.

— Давай-ка выпьем с тобой, подруга, — Ксенька подняла бокал с пивом, — причём, выпьем не за здоровье, а за удачу! Знаешь, на «Титанике» все пассажиры были здоровы…

ххх

— Когда возвращается твой Ихтиандр? — спросила она.

Ихтиандром она называла моего мужа-океанолога. Ещё она его называла Капитаном Немо, Командиром Кусто и полудюжиной других, соответствующих его профессии, прозвищ.

— Скоро, — сказала я. Из суеверия я никогда не называла конкретных дат.

— Надо мне тобой заняться немного, взять на какую-нибудь тусовку, а то так совсем закиснешь.

В данный момент своей жизни Ксения вела обзоры культурной жизни (она говорила культюр-мультюр) для очередного (уже третьего по счёту) глянцевого журнала, посещала премьеры, вернисажи, благотворительные балы. «Гламурничала», как она сама говорила, вовсю, и, ко всему, ей за это ещё и неплохо платили.

— В гламурных интервью самое главное — это правильно дозировать отвращение с восторгом. Это целое искусство. Овладев им, можно идти и в политику, там платят намного больше, не говоря уж о привилегиях, — рассуждала она. — Этому, к сожалению, ни в каких школах не учат.

Но она считала, что и так неплохо устроилась. Журнал был богатый, отношения с владельцем и главным редактором у неё были самые нежные, и она работала «в своё удовольствие».

— К тому же познакомлю тебя со своим новым «кадром». Интересно, что ты о нём скажешь.

Она любила проверять на мне своих новых «кадров».

— И чем он занимается? — поинтересовалась я.

— Продаёт унитазы в Россию, — усмехнулась Ксенька, — но при этом очень начитанный — знает, что «Войну и мир» сначала написали, а потом уже сняли в кино.

Ксения сделала знак официанту, и через минуту на нашем столике стояло по свежей кружечке пива и тарелочка с тонко нарезанными, почти прозрачными кружочками салями.

— А вон идут Сукаян и Мирзаян, — указала она мне кивком головы на проходящую мимо парочку.

— Ну, Ксень! Ну за что ты их так! Злючка.

— Это я злючка?! — расхохоталась она.