Она ведь знала, что и он, ее возлюбленный, тоже был захвачен этим всепобеждающим чувством, таким мощным и совершенным, что нет в мире слов его выразить!

И вот он ушел.

Вальде казалось, что после его ухода в мире остались лишь боль да пустота. И в этой пустоте сгинуло, растворилось все, во что она так горячо и свято верила.

Погибло чувство, в котором воедино сливались возвышенное и земное. Любовь, которую ищут так многие, но далеко не все находят.

Она свою отыскала, но та исчезла и уже не вернется обратно!

Он отнял у нее надежду.

Какой-то чужой, угрюмый голос твердил ей: такой любовью, как сейчас, она никогда никого не полюбит.

С холодным отчаянием начала представлять девушка свое будущее. Она вернется в Марлимон и больше не станет противиться воле отчима. Зачем? С кем бы Вальда теперь не обвенчалась, сердца она уже не отдаст никому. Потому что над сердцем своим она больше не властна. Отныне и навеки оно целиком принадлежит другому.

Вальда попыталась вообразить расстилавшуюся перед ней долгую череду лет. Лет, в которых никогда не будет Ройдона. Это, подумалось ей, все равно, что внезапно ослепнуть и знать, что никогда не увидишь солнца, моря, цветов. Впереди — лишь холодный беспросветный мрак. Мрак в глазах, мрак в сердце.

— Я не выдержу, — содрогнулась она. — Не смогу так жить.

Еще не отдавая себе отчета, что делает, Вальда выбралась из постели и двинулась по комнате. Беззвучно открыла дверь. В коридоре прислушалась. Из комнаты Ройдона не доносилось ни звука, ни капли света не пробивалось из-под двери.

— Он спит, — прошептала девушка. — Я так мало значу для него, что после всего случившегося он мог уйти и спокойно уснуть. Рано утром он уедет, и я останусь одна. Совсем одна… До конца дней…

В какой-то момент безысходной муки она чуть было не бросилась к нему в комнату — просить, умолять, чтобы не покидал ее, чтобы любил хотя бы еще немножко! Но тут же опомнилась. Он сделал свой выбор — раз и навсегда. Это слышалось в стальном тоне его голоса, читалось во всем преисполненном решимости облике.

Никакие униженные мольбы его не поколеблют!

Бесшумно ступая босыми ногами, в тусклом свете свечи, падающем из двери, Вальда медленно сошла по лестнице вниз.

Дверь салона была открыта, и она вошла в комнату. Из не зашторенного окна струился серебристый звездный свет.

Стеклянная дверь в сад тоже оказалась распахнутой, вероятно, Ройдон забыл запереть ее, спеша наверх вслед за нею.

В скорбной задумчивости девушка шагнула в сад, ноги сами понесли ее к тому месту, где еще недавно они с Ройдоном слушали соловья и где Ройдон целовал ее.

Пернатый певец заливался по-прежнему, но сейчас от его пения у Вальды делалось лишь тяжелее и горестнее на душе. Печаль и отчаяние, превратившись почти в физическую боль, сделались совсем невыносимыми.

Вальда поглядела наверх, в черное бархатное небо, и ей показалось, что звезды, как и птицы, смеются над ней, дразня своим несбыточным обещанием счастья.

К чему ей теперь эта красота, если уже не дано разделить ее с Ройдоном?

Как ей жить, если ни разу больше не придется почувствовать его объятий, прикосновения его губ?

Потерянная и несчастная, движимая одним безысходным отчаянием, девушка, точно лунатик, пустилась куда глаза глядят, в единственном стремлении — убежать от себя самой!

Осталась позади гряда кипарисов, где-то далеко впереди лежало море.

Соленый ветер трепал и вздымал ее волосы, и она спешила ему навстречу, как к другу.

Где-то в глубине сознания мелькнуло предостережение Ройдона о таящихся в степи опасностях: зыбучих песках, быках, пасущихся на свободе, мчащихся табунах белых лошадей.