– Так кто тебе этот человек? – спросил я повторно.

– Па-па, – с трудом сказала девочка, не повернув головы.

Я опешил. Мне показалось, что это Люба позвала меня из сна. Ее душа. Но, решив оставаться в реальности, я поверил, что девочка всего лишь ответила на мой вопрос. А если это так, мы влипли. Подошедший Грачев вернул мне самообладание, сунув в руки несколько бумажек. Из них я узнал, что Сухостоев Валерий Константинович в этот самый день на самых что ни на есть законных основаниях удочерил Любовь Геннадьевну Сущеву, воспитанницу детского дома для умственно отсталых.

– Надо делать ноги, – подумал Грачев. – Попадем в милицию – закроют на всю катушку.

– Не закроют, – подумал я, вернув документы. И подумал так потому, что понял – передо мной Люба, телесная оболочка Любы. И сразу же в меня со всех сторон стало вливаться что-то чудесное, что-то такое, что сделало меня средоточием вселенной. Я стал Оком, но Оком не холодным и равнодушным, а лучащимся живительным светом, и свет это не лучился просто так, он был предназначен для чего-то определенного. Охваченный безграничной радостью, я встал перед девочкой, обхватил ее щеки ладонями, – под правой бугрился леденец – и стал смотреть в безрассудные глаза. И свет, собравшийся во мне, стал входить в них, и они теплели.

В это время подъехал воронок, из него выскочили милиционеры с автоматами. Не отрывая глаз от глаз девочки, я стал Пашей Грачевым, и тот, указав на побитого им мужчину – он начинал очухиваться – озвучил, то, что появилось у него в голове:

– Это N. Когда я смогу получить положенное вознаграждение?

Милиционеры, недоуменно переглянувшись, пошли к мужчине. Тот уже сидел, опершись спиной на фонарный столб. Старший наряда, крепкий младший лейтенант – на всякий случай я соединился и с ним – вынул из кармана пачку фотографий разыскиваемых преступников, нашел фото N, и на лице его расцвела зловещая улыбка.

А мы с Любой продолжали смотреть друг другу в глаза и смотрели до тех пор, пока мой свет не иссяк, вернее полностью в нее не влился. Совершенно опустошенный, я опустился на асфальт. Девочка поднялась со скамьи, встала передо мной, заглянула в глаза. Я слабо улыбнулся. Передо мной стояло не умственно отсталое дитя, а человек неизмеримо способнее и добрее меня, человек, являвшийся ко мне во снах. Может, от этой ее доброты я и не почувствовал себя умственно опустошенным и ни на что не годным человеком. Умственно опустошенным и ни на что не годным по сравнению с ней, чудесным образом возродившейся. На ум пришла Полина. Я хотел вдохнуть в нее свою жизнь – не получилось. Но желание отдать осталось и, усилившись одиночеством, стало возможностью.

– Я – это ты. Помнишь меня? – сказала девочка, светло улыбнувшись. И покрутила во рту леденец.

– От сосательных конфет портятся зубы, – сказал я, авторитета ради.

– А ты их вылечишь, – улыбнулась тепло.

– Так-то оно так, но перед этим тебе некоторое время придется ходить с испорченными. А ты – это я...

– Ладно, не беспокойся о своих зубах, я потом всполосну рот и все...

Она не договорила – подошел младший лейтенант. Взяв под козырек, он сказал:

– К сожалению, я вынужден прервать вашу беседу. Мне необходимо доставить девочку в отделение милиции. О ней можете не беспокоится.

– Беспокоится? Да вы посмотрите на нее! Это она будет о всех нас беспокоиться!

Милиционер – связь наша сохранилась – посмотрел на девочку. И вспомнил свою дочь, страдавшую хроническим нефритом.

– Маше скоро станет лучше, – твердо сказала девочка, и милиционер поверил.