– Есть еще вопросы?

Я вспомнил Васю из 28-й палаты.

– Да, есть один вопрос... В 28-й палате лежал некий Вася, не помню фамилии...

– Знаю такого, как не знать, – усмехнулся врач. – В больнице уже лет десять бытует легенда, что Василий Алексеевич Петров, лежавший в 28-й палате с манией Христа, однажды на прогулке неожиданно для себя и очевидцев прошел сквозь внешнюю стену. Повторив этот фокус несколько раз, он скрылся в неизвестном направлении.

Я покивал, и доктор занялся изучением моей историей болезни. Она была столь пухлой и потрепанной, что я удивился и, выждав момент, спросил:

– Доктор, я совсем забыл, когда меня положили в больницу. Это было давно?

Иван Иванович, показал мне первую страницу истории болезни, и я прочел:

Принят 27 октября 1957 года

42

Дата была написана фиолетовыми чернилами, и не шариковой авторучкой, а перьевой, образца середины прошлого столетия.

Сознание мое заколебалось:

– Значит, я в больнице с шести лет, и ничего не было, кроме больницы.

Чепуха!

Полину положили в больницу в шесть лет! Она до сих пор в ней?!

Нет, ее не клали в больницу, все обошлось так.

Это я в больнице с шести лет.

А что случилось в октябре пятьдесят седьмого года?

Сестра Лена стала мамой Леной?

Или было что-то еще?

Я не могу этого знать.

Никто не знает, от чего он сошел с ума.

Сестру Лену, так же, как брата Андрея и маму Марию, я мог выдумать.

А Надя?

А Света?

Александр, Полина? Их я тоже видел во сне? Сне ребенка, помутившегося разумом?

Пусть так. Это даже лучше.

Но тогда я весь состою из снов?

Ну и что? Человек состоит из снов и фантазий, их в нем больше воды. Прошлое – это фантазия, будущее – фантазия, и, значит, они суть одно и тоже.

Это хорошо.

Можно менять прошлое и будущее местами, можно менять сны и фантазии, как белье. Можно выбирать по вкусу, как книгу в библиотеке. Можно покупать сережки с изумрудами – настоящие! – на вымышленные деньги.

Но как это может знать сумасшедший с детства? Кто вложил это в мой мозг? Я ведь знаю Маунтджоя. Я ведь вижу, как он стоит перед женщиной, уничтоженной его жизнью, я вижу, как он видит, как она, увидев его, писает под себя от страха. И еще я знаю, как определить минерал касситерит. С помощью оловянной пластинки – ее легко добыть, разломав обычную плоскую батарейку, правда, таких сейчас не делают, и кислоты, не помню какой. Нет, помню.

Соляной.

Пятилетний Александр ожегся ею сильно, убежал из лагеря, крича от боли, и я насилу его догнал. Значит, я жил, и был геологом, и читал "Свободное падение"? Или... или оловянную пластинку можно вставить в голову помимо вашей воли?

Нет, они хотят, чтобы я до конца уверовал в свое сумасшествие.

Кто хочет? Почему?

Какая глупость!

Ведь тот, кто знает, что он сумасшедший, здоров!

А тот, кто думает, что здоров, болен.

* * *

Закрыв глаза, я увидел распятие и себя на нем. Почувствовал Любу, Софью, свою Софью с моим сыном под сердцем, и младшего лейтенанта Витю. Услышал Грачева, безумно повторявшего "Твою мать... Твою мать... Твою мать...".Перед тем, как умереть он прошептал:

– Увидимся через тринадцать лет... Пока.

Это было, и, значит, я где-то воскрес.

Воскрес и иду.

* * *

P.S. Когда раны от гвоздей (или стигматы?!!) на руках и ногах, а также рана на животе поджили (стражник Николая Сергеевича ткнул мой труп копьем, чтобы удостовериться в смерти), мне принесли ноутбук и провели Интернет.