Дева битв… Почему бы нет?
— Знаете, что такое «первач»? — спросил Борис Борисович, с хитрецой оглядев общество.
— Самогон, полагаю, — ответила Эвглена Теодоровна, отхлебывая из чашки.
— Первач — значит, свежезаваренный чай. А вот вопрос посложнее: когда первач весь выпьют и спитую заварку снова заливают кипятком, как этот, с позволенья сказать, напиток называется?
— Вторяк, — буркнула Елена. — Я тоже иногда хожу в общагу.
— Неправильно, милая барышня. Вторяк — это когда спитую заварку используют по третьему разу. А второй раз называется «первач свежёванный».
Гувернер взял печенье и разломил его пополам. По форме оно было похоже на букву «S». Именно такую форму имеет Гранд-канал, если посмотреть на Венецию сверху.
— Остроумно, — сказала Эвглена Теодоровна, не скрывая зевка.
Борис Борисович заткнулся…
Пили чай с бергамотом. Из мейсенского сервиза. Специфический цветочный аромат витал над столом. Печенье было высыпано из пакета в вазу: настоящее венецианское печенье, которое готовят только в Венеции, на островах. Причем продают там же, на островах, даже в материковой части города его не купишь. Доставили эту диковинку самолетом — знакомые матери. По вкусу оно напоминало курабье, только было тверже.
— Так ты не передумала? — спросила Эвглена Теодоровна у дочери.
— Пойду, — твердо ответила Елена. — Когда ты меня еще из дому выпустишь, пусть даже на оперу.
— Завтра в школу выпущу. Силком вытолкаю, если сопротивляться станешь, — мать мило улыбнулась: пошутила. — Но я хочу тебя на всякий случай предупредить, дорогая моя. Наши с тобой вчерашние разговоры не закончены.
— Сегодняшние тоже, — парировала Елена.
Эвглена Теодоровна повернулась к гувернеру.
— И вам я хочу напомнить, уважаемый. Все ограничения, наложенные мной на эту особу, остаются в силе.
Музыкант Данила пел, вернее, голосил во всю глотку, — наверное, чтобы заглушить страх:
Инъекцию сомбревина делала Эвглена. Повар-китаец крепко держал руку пациента. Прежде чем уйти в отключку, студент Гнесинки успел-таки дошептать куплет из своей странной песни:
После чего был благополучно увезен в операционную; там закипела работа.
А палата — вновь полупуста.
Алик Егоров тихо произносит:
— Та сволочь тоже была музыкантом.
Голос его столь слаб, что я вынужден сползти с кровати и приблизиться.
— Какая сволочь?
— Мужик, который мне свой компакт-диск подарил. «Растаманом» себя называл, козел…
— Ты что, бредишь?
Долгая пауза. Стою рядом. Он продолжает, собравшись с силами (речь дается ему непросто):
— Меня недавно из ментовской школы поперли за аморалку… не ту девку хотел трахнуть, которую можно. Средняя школа милиции, знаешь? Город Стрельна, под Питером… а девка — малолетка оказалась. Мамаша у нее — шишка в областном ОВИРе. Брат — песни пишет. Известный дядька, я его потом по ящику видел. Он меня пригласил к себе домой, поговорили по душам. Он сказал, что я нормальный мужик, и что сеструху давно пора кому-нибудь отодрать. Ну а материнский гнев, говорит, это стихия, ты уж пойми нас. Короче, лично он против меня ничего не имел… растаман хренов… и в знак дружбы подарил мне компакт со своими песнями. С дарственной надписью. А я взял да растрепал всем про этот компакт. Говорю, приссал композитор, прощения у меня просил, даже, вот, подарок со страху сделал. До него все это, конечно, дошло… Слышу потом по радио его новую песню. |