- Какой такой ссыльный? - с интересом повернулся к Хрущову Гурьев.

- А польский конфедерат Мориц-Август Беньёвский, как он себя величал. Не слыхал о таком?

- От единого тебя о нем и слышу.

- Ну так я тебе об нем ещё кой-чего расскажу. Прикажи-ка свой чумичке грибов соленых подать да стаканы.

Гурьев покривился на "чумичку", но ничего не сказал, а кликнул Катю и попросил принести закуску. Когда с аппетитом выпили водки и заели осклизлыми, крупными грибами, Хрущов прикрыл плотнее дверь и начал:

- Новоприезжий сей у меня по приказу Нилова остановился. Любезной своей натуры сразу явил он знаки. Вначале спирт свой аптечный с легким сердцем отдал, потом десятью рублями ссудил.

- Эх, любишь ты просить! - сморщился Гурьев.

- Ну, сие дело мое, не тебе отдавать придется. Слушай дальше. Не по нраву мне сразу то пришлось, что потащился тот Мориц-Август к Нилову на ужин. Ну по какому такому сердечному расположению пригласил его капитан, да ещё в первый же день? Нас-то к воеводе не звали. Ладно, надумал я к тебе идти, а перед сим променадом решил свою особу облагородить малость парой капель его духов, что лежали в сундучке...

- Да, оподлился ты, брат! - презрительно заметил Гурьев.

- Пусть оподлился, пусть! В соседстве с нами, подлыми, вы свое благородство с наивящей выгодой показать сумеете! Ну, открываю я его сундук, а там... - И Хрущов подробно рассказал о пистолетах, найденных в имуществе конфедерата. Но Гурьев не удивился.

- Ну и что же из оного? - равнодушно спросил ингерманландец, отпивая водку. - Почему бы дворянину пистолетов не иметь?

- Да потому, что ссыльный он! - громко воскликнул Хрущов. - Таковых сюда по пунктам строжайшей инструкции препровождают! Нас-то помнишь, как чистили? Ножик перочинный и тот отобрали, чтобы мы, упаси Боже, жилки себе от огорчения не порезали и тем самым уготованную нам неприятность ссылки не прекратили. А здесь - пистолеты заряженные, да ещё с припасом на тридцать выстрелов. Сам видел!

Гурьев задумался.

- Право, и мне теперь сие довольно странным казаться начинает. Ты при нем ничего ещё по простоте своей языком не чесал?

- Про что? - смутился Хрущов.

- Да о прожектах наших.

Хрущов запустил в кудрявые волосы обе руки, досадливо скривил лицо:

- Да в том-то и дело, что сказал сгоряча!

- Что сказал? - мигом побледнел Гурьев.

- А то, что жить я здесь долго не стану. Убегу, едва случай представится.

Гурьев презрительно покачал своей плешивой головой:

- Ай-ай, ну и дурак же ты, братец! Сущий у тебя младенческий ум! Как ты ещё в корпусе-то фортификацию учил? Сдается, сечен был нещадно по причине великой глупости. Ведь ты, Петр Лексеич, не токмо себя - черт с тобой, раз уж на языке нечистого имеешь, - но и меня, который спит и видит себя свободным, и Катю чреватую на казнь, полагаю, вывел! Ведь сей конфедерат не кто иной, как фискал, от тайной экспедиции за нашим поведеньем наблюдать присланный, а ты ему с ходу такие-то апельцины в рот и положил. Дурак ты, дурак!

- Да я ж не знал! - слезливо воскликнул Хрущов, ударяя себя в грудь огромным кулаком. - Он же сам пострадавшим себя изобразил. И зачем, скажи, если высмотрень он, свой сундук открытым бросил? Будто нарочно предложил по тем пистолетам свою тайную командировку открыть?

- А разве не ты замок на сундуке отпирал?

- Не я! Открыт он был!

- А пистолеты что ж, на виду лежали?

- Наверху! Да и не прикрытые ничем!

- Ну так сие воистину дивно, - задумался Гурьев. - Неужто нарочно он знак нам какой дает али на провокацию нас вызывает?

- Не знаю, что и думать, - вспотел от волнения Хрущов. - А может, ежели хочешь, исправить мне вину свою подушкой, ночью?..

- Убереги тебя Христос от душегубства! - схватил его за руку Гурьев. Ничего мы ещё о сем Морице не знаем.