Изменить размер шрифта - +
Другие вмешались… Вот как бывает, когда не подумавши скажешь. В фабком жаловался?

— И не думал. Приходили, так я сказал…

— Приходили? Кто это приходил?

— Тетка Марья Голубина и Тося Пуговкина.

— Вот как! Понятно. Я думаю, откуда пошло… Ты сиди, сиди!

— Спасибо, насиделся… Спасибо! Пойду я, дядя Леша. За Таню спасибо.

— Что торопишься? Давно у нас не был.

— Зайду как-нибудь. До свидания!

— Опять обиделся! Эх, ты! Не сверкай глазами, злость-то побереги на что-нибудь более нужное.

— Придете к нам еще? — спросила Феня, провожая меня до двери.

Я посмотрел на нее. Отвечать ничего не хотелось.

 

У дяди Вани Филосопова в комнате сплошной развал. Он надумал выставлять зимние рамы, хотя по ночам еще бывает холодно.

На полу валяется вата, обрывки, бумаги и клюква, которую он насыпал между рамами, для красоты. На подоконнике стоит ведро с водой, около него дядя Ваня, раздумывает о чем-то.

— Кстати, — говорит он мне вместо приветствия. — Бери тряпку и лезь мыть стекла. У меня что-то голова кружится. Старею, брат.

— Ну уж и стареете, — шутливо замечаю я. — Вы еще совсем молодой.

— Был когда-то! Был! — отвечает дядя Ваня.

Мне всегда нравится разговаривать с ним. Охотно беру тряпку и лезу на подоконник. Дядя Ваня держит меня за штаны, боится, чтобы не упал.

— Замерзнете. В доме никто не выставлял рамы.

— А мне другие не указ. Я живу своей меркой. Замерзать начну — поверх одеяла пальтишко наброшу. Зато крепче спать буду.

Через полчаса стекла — прозрачные, как слеза, пол подметен. Дядя Ваня довольно оглядывается кругом:

— Как живешь, друг? — спрашивает он потом.

— Да ничего, помаленьку. На работу хочу устраиваться. Говорят — лет мало.

— Что правда, то правда. Годами ты не вышел. Попытайся-ка в ремесленное училище устроиться. Это будет дело. Там дурь из головы вылетит быстро. А то сейчас, где грязь да мерзость, туда и нос суешь. Хорошее искать надо, чучело гороховое! Разве мало в жизни хорошего!

Согласен: хорошего много. Но что поделаешь, если до сих пор плохое встречалось чаще. Не бегать же от него!

— Хотя, может, и к лучшему, — примирительно сказал дядя Ваня. — Не в теплице живешь. Быстрей взрослеть будешь.

Он нацепил на нос очки с одним стеклом, взял с этажерки карандаш и листок бумаги, сказал:

— Писульку я тебе маленькую дам. Придешь в райком комсомола и спросишь Татьяну Сычеву, она все сделает. — Подумал немножко и добавил: — Выученица моя, была бы славная ткачиха… Время летит — и не замечаешь. Давно ли тебя ползунком знал, а вот уж и на работу. Ладно, Семен, не горюй. Рабочий человек, он крепко по земле ходит.

 

Хорошо, если бы на улице все время была весна. Весной и воздух какой-то особенный, густой. Дыши целый день таким воздухом, и, говорят, пользы будет ровно столько, как будто тридцать три яйца съешь. А о весеннем солнышке и говорить нечего. Наведешь лупу на сухое дерево — тотчас задымится, любая бумажка моментально вспыхивает огнем. Посиди на солнце, не двигаясь, минут двадцать — и, считай, наутро нос начнет шелушиться.

Но всего, конечно, приятнее, что после уроков не надо идти в раздевалку получать пальто. Звонок, схватил книжки — и на улицу.

Пруд около нашей школы растаял. Ребята притащили откуда-то два толстых бревна и сделали из них приличный плот. Теперь на берегу всегда галдеж.

Даже кое-кто из девочек прокатился на плоту.

Быстрый переход