Полицейские схватили Фиггиса за шиворот и втолкнули в фургон, отобрав прежде дробовик в качестве вещественного доказательства.

«Скорая помощь» повезла то, что было уже не мистером Дейвореном, а его телом.

— А-ах, — простонала миссис Далханти; она порывает со всем этим, она едет в Ашфилд, в монастырь богородицы в снегах, там знакомая монахиня обещала позаботиться о ней.

Итак, все кончилось.

Только миссис Дейворен и мисс Ле Корню, вместе с не разбежавшимися пока ребятишками, еще не в силах были поверить в смерть. Потом обе женщины, кажется, осознали, что руки их пусты. Словно разом одряхлев, ничего не видя, они позволили увести себя — своими отдельными дорогами.

Вскоре Тим Неплох вспомнил про мертвых какаду. Он взял бы их ради желтых хохолков. Но кто-то уже подобрал птиц, чтобы похоронить, или слямзил на память.

В сгущавшихся сумерках трава казалась зловещей. Тим готов был завыть как собака, на которую наехал автомобиль, но глянул вниз и увидел лужицу еще чьей-то крови. В угасающем свете она так дивно блестела, даже расхотелось выть, и он был рад; ведь отец все еще с важным видом распоряжался, чтобы люди расходились по домам.

Время не стоит на месте, ничего лучше о нем не скажешь. Наведен был порядок, установили, что убийство человека непредумышленное, а убийству попугаев не придали значения. Одни говорили, Фиггиса отправили на север и препоручили родственникам, другие знали из авторитетного источника, что его посадили в сумасшедший дом — сплавили, слава богу!

Тим Неплох думал: скорее, в сумасшедший дом, судя по тому, что говорили про сумасшедших мамаша и папаша. (Даже и представить невозможно, сколько развелось психов, и, считай, тебе повезло, если не обнаружилось, что ты и сам псих.)

В канун своего девятилетия Тим решил, пора осуществить план, который он обмозговывал уже несколько месяцев: испытать свое мужество — провести ночь в парке, одному. Как раз вчера он самым маленьким и острым лезвием перочинного ножика начертал на тыльной стороне левой руки крест и даже не поморщился… ну разве чуть-чуть; уж, наверное, он выдержит ночь в парке.

Он улизнет после того, как его отошлют спать, только сперва переворошит постель — пускай думают, будто он в ней спал. Возьмет еды, на случай, если проголодается, и свой нож — для защиты.

Когда пора было уходить, еду он забыл — уж очень волновался, как бы его не услыхали. Папаша уже выпил последнюю кружечку пива на ночь, мамаша больше, чем обычно, хересу. Они теперь были заняты своим делом, а он тихонько выбрался из дому и проскользнул между столбиками парковой ограды.

Сперва Тим двинулся к ливневому водостоку, там он когда-то нашел череп животного, который хранится в бывшей аптечке. Миссис Далханти говорила, в парковых водостоках ночуют бездомные нищие или тот, кто потерпел крушение в жизни; чудно, что их не смывает, как крыс. Тим полежал, постукивая по водосточной трубе, выходящей наружу подле смоковницы. Взошла луна, уже малость кривобокая, совсем как устричная раковина.

Он все постукивал, прислушиваясь к отзвукам. Миссис Далханти говорила, какой-то человек часто забирается в водосток, лежит там и постукивает, и никакой он не псих, он из воровской шайки и условным стуком дает знать сообщникам, из каких домов все хозяева ушли в кино. А вдруг ненароком застучишь так же, как условлено у преступников? Пожалуй, они ворвутся в дом, когда папаша взгромоздится на мамашу. Или убьют миссис Далханти, пока она еще не умотала в Ашфилд, в монастырь богородицы в снегах.

Немного погодя Тим вылез из водостока. Он ушел из парка. Поболтается немного по улице при голубом свете фонарей, которые установлены муниципалитетом ради иных дам — они боялись, как бы на них не напали с непристойными целями, хотя уж что-что, а изнасилование им не грозило.