Крохотный закуток, а не кабинет, весь безлико-бежевый, из окна с дымчатым стеклом открывается вид на угол автостоянки и кирпичную стену. Я ожидал увидеть рекламные плакаты последних книг, но стены оказались почти голыми, если не считать большого глянцевого календаря фирмы-конкурента, висевшего посреди стены прямо у Патрика над головой. Лицо моего друга-редактора само по себе всегда было вытянутым и скорбным, но ни разу прежде не видел я у него таких сонных глаз, да и губы никогда не сжимались в гримасу такой безропотной меланхолии. Несмотря ни на что, похоже, он был рад меня видеть. Патрик принес две пластиковые мензурки с водой и поставил на стол, после чего ему удалось выдавить из себя улыбку.
— Ну что, Майкл, — сказал он, усаживаясь на место, — сказать, что ты все эти годы вел себя тише воды и ниже травы, будет слишком мягко.
— Да я работал, — соврал я. — Как видишь.
Мы оба посмотрели на мою рукопись, лежавшую между нами на столе.
— Ты прочел? — спросил я.
— О да, прочел, — ответил Патрик. — Еще как прочел.
И он умолк.
— И?..
— Скажи мне, Майкл: ты можешь вспомнить, когда мы с тобой в последний раз виделись?
Вспомнить вообще-то я мог. Просто не успел ему ответить.
— Я тебе скажу, — продолжал он. — Четырнадцатого апреля тысяча девятьсот восемьдесят второго года.
— Восемь лет назад, — поддакнул я. — Подумать только.
— Восемь лет, пять месяцев и семь дней. Это по любым меркам — долго.
— Еще б не долго.
— Мы тогда только опубликовали твой второй роман. Пошли отличные рецензии.
— Правда?
— Статьи в журналах. Интервью в газетах.
— Но книга не продавалась.
— О, но она бы начала продаваться, Майкл. Обязательно бы начала продаваться. Если б ты только…
— …не бросил.
— Вот именно — не бросил. — Он сделал большой глоток из своей мензурки. — А вскоре после этого ты написал мне письмо. Думаю, ты не помнишь, что ты мне в нем написал?
Еще как помню. Но не успел я и рта раскрыть, как Патрик заговорил снова:
— Ты сказал, что некоторое время не будешь писать романов, потому что другой издатель заказал тебе важную документальную книгу. Конкурент. Чьего имени, надо отдать тебе должное, ты, кажется, мне так и не раскрыл.
Я кивнул, еще не очень понимая, к чему он клонит.
— Потом я одно за другим написал тебе два или три письма. На них ты так и не ответил.
— Ну, ты же знаешь, как оно бывает, когда… увлечешься.
— Я мог бы настаивать. Мог бы тебя доставать. Мог бы обрушиться на тебя тонной кирпича. Но я решил этого не делать. Решил залечь где-то в тылах, дождаться и посмотреть, что из этого выйдет. Это одно из самых важных свойств моей работы — быть готовым к тому, чтобы залечь и посмотреть, что из этого выйдет. Бывают случаи, когда инстинктивно понимаешь, что это нужно сделать. Особенно если имеешь дело с писателем, в котором лично заинтересован. С которым ощущаешь близость.
Он замолчал и смерил меня взглядом, истолковать который можно было только как многозначительный. Но не понимая, что именно он означает, я решил не обращать внимания и поерзал на стульчике для посетителей.
— В то время я ощущал с тобой большую близость, Майкл. Я открыл тебя. Я вытащил тебя из кучи самотека. Фактически — и ты меня поправишь, если я в этом фантазирую, — в те дни у тебя имелись все причины смотреть на меня не просто как на своего редактора, но как на друга.
У меня не было ни малейшего намерения поправлять это его утверждение, но я никак не мог решить, кивнуть мне или покачать головой, поэтому не стал делать ни того ни другого. |