— Только послушайте его, — ухмыльнулся инспектор.

— Очевидно, — предположила Никки, — они просто сидели и жевали старую кукурузу.

— Ничего подобного. Меню было королевским, учитывая то, что им долго пришлось сидеть на диете из червивой пищи. Они жадно поглощали угрей…

— Угрей?!

— А также моллюсков, оленину, водяную дичь и тому подобное. Ну а на десерт — дикие сливы, сушеные яблоки и — увы! — вино из дикого винограда, — печально произнес Эллери. — Сколько, по-вашему, продолжался этот первый День благодарения?

— Сколько он мог продолжаться? Один день!

— Три дня. А почему мы празднуем День благодарения в ноябре?

— Потому что…

— Потому что пилигримы отмечали его в октябре, — заключил Эллери. — Перед вами еще один жуткий пример искажения истории — еще один образчик нашего национального тщеславия. Если мы должны отмечать День благодарения, то давайте возблагодарим краснокожих, чью землю мы отняли. Давайте придерживаться фактов!

— Вы просто старая говорящая энциклопедия, Эллери Квин! — воскликнула Никки. — Меня не заботят ваши драгоценные «факты». Все, что я хотела, это отнести на День благодарения корзину с индейками и клюквой этим людям в Истсайде, что я делаю каждый год, так как они слишком бедны, чтобы завтра достойно пообедать в праздник. Тем более, что в этом году цены подскочили до небес и в стране много беженцев, которые должны изучить американские традиции. Кто же их научит, если не… К тому же один из них индеец!

— Почему же, Никки, вы сразу не сказали, что один из них индеец? — посетовал Эллери, опускаясь на пол рядом с Никки, которая, плача от злости, колотила по ковру. — Это ведь все меняет. — Он вскочил на ноги, внезапно проникаясь духом Дня благодарения. — Индейки! Клюква! Тыквенные пироги! Немедленно к мистеру Сисквенки!

Дело красноречивой бутылки отличалось особой мерзостью, достигшей апогея в самой мерзейшей из всех мерзостей — убийстве, однако сомнительно, что, даже если бы Эллери был прямым потомком матушки Шиптон, кто-нибудь смог бы отменить благотворительную экспедицию или еще каким-нибудь образом испортить этот сверкающий день.

Ибо мистер Сисквенки из лавки за углом сделал несколько блистательных предложений относительно содержимого корзин, лицо мисс Портер сияло все ярче и весь Манхэттен сверкал в снежном праздничном одеянии, когда древний «дюзенберг» Эллери медленно продвигался по Истсайду.

Эллери таскал тяжелые корзины по средневековым коридорам, пока у него не заболели руки, но протестовала только плоть — на душе становилось все легче, когда они стучали в двери О'Кифов, дель Флорио, Коэнов, Уилсонов, Олсенов, Уильямсов, Померанцев, Джонсонов и слышали радостные крики маленьких Пэт, Сэмми, Антони, Ольг, Кларенсов и Петуний.

— Но где же индеец? — осведомился Эллери, когда они сидели в машине и Никки сверялась со списком.

Солнце клонилось к закату, по «дюзенбергу» ползали многочисленные маленькие оборвыши, но день все равно был замечательный.

— Вот, — сказала Никки. — Орчард-стрит. Она, конечно, не настоящая индианка, Эллери, но в ней есть кровь индейцев — кажется, ирокезов. Она последняя в списке.

— Ну, я не уклоняюсь от визита, — нахмурился Эллери, ведя старый «дюзи» сквозь юность Америки. — Правда, я бы хотел…

— Заткнитесь. Мамаша Кери — симпатичнейшая старая леди. Она скребет полы, чтобы заработать на жизнь.

Но в доме на Орчард-стрит, под пожарными лестницами, они обнаружили только дворника.