– Нам хочется еще раз увидеть нашего друга, – сказал Диегонь от имени всех своих товарищей.

Неожиданное печальное событие изменило намеченный маршрут. Вместо того, чтобы на пароходе ехать в Китай, все снова сели в самолет, который помчал их на север.

– Семен Борисович чувствовал свою скорую смерть, – сказал Степаненко.

– Вспомните, как он прощался с Диегонем на вокзале в Москве.

– Не чувствовал, а знал, – ответил Куприянов. – И я знал об этом. Незадолго до нашего отъезда у Штерна случился сильнейший приступ старой болезни. Он хорошо знал, что конец близок, но просил меня ничего не говорить об этом, чтобы не портить каллистянам поездку.

За весь путь каллистяне ничего не ели. Выяснилось, что это древний обычай Каллисто.

– От момента смерти до того часа, как тело будет предано огню, – сказал Синьг, – друзья и родственники покойного ничего не должны есть. Мы считаем себя его друзьями.

– У вас трупы сжигают? – спросил Широков.

– Да, так было всегда. На Каллисто нет другого способа.

В Москву прилетели утром пятого апреля. Никто не встречал каллистян, кроме академика Неверова, Аверина и Синяева. В городе не знали о неожиданном возвращении гостей.

На следующий день состоялись похороны. На кладбище пришли тысячи людей. Каллистяне несли гроб на плечах от ворот до могилы. В момент опускания гроба они снова опустились на колени и, вытянув руки ладонями вниз и склонив головы, простояли так, пока могила не была засыпана. После того, как были произнесены прощальные речи земных ученых, выступил Вьеньянь и сказал несколько слов по‑каллистянски.

– Вечная память в сердцах людей Каллисто ученому Земли, – перевел Ляо‑Сен. – Первому астроному Земли, встретившему обитателей другой планеты, у нас будет поставлен памятник. Он не дожил до нашего отлета и не смог проводить нас, как хотел, но мы унесем с собой, к Рельосу, его образ.

Куприянов предложил было через несколько дней возобновить прерванную поездку, но каллистяне отказались.

– Времени осталось не так много, – сказал Диегонь. – Единственное, что мы хотим теперь, – это скорее вылететь на Каллисто.

Но два дня спустя каллистяне согласились улететь как было намечено раньше, то есть десятого мая.

– Они психически очень восприимчивы, – говорил Широкову Куприянов. – И, любя жизнь, тяжело переносят смерть. Ведь Семен Борисович был для них совсем чужим человеком.

– Они его полюбили, – отвечал Широков.

Козловский, присутствовавший при этом разговоре, пожал плечами.

– Дело не в любви и не в психической восприимчивости, – сказал он. – Дело в общественном укладе жизни. Исчезновение борьбы за существование, конкуренции между людьми и прочих «прелестей» приводит к тому, что принцип «Человек человеку – волк» естественно сменяется другим – «Человек человеку

– друг». А друзьям свойственно любить друг друга. Они любят каждого человека в отдельности и все человечество в целом.

Конец апреля прошел в почти непрерывных научных конференциях, на которых каллистянские ученые делали обширные доклады о науке и технике их родины. Казалось, что они хотят работой заглушить горе, причиненное им смертью Штерна. Никто даже не ожидал, что смерть эта так глубоко поразит их.

Уже не как чужие, а с теплым братским чувством смотрели каллистяне с высоты мавзолея на первомайский парад и демонстрацию трудящихся Москвы, которые, в свою очередь, радостно приветствовали представителей другого мира. Крепкие нити дружбы навеки связали человечество двух планет.

Весь мир знал уже о героическом подвиге, который готовились совершить два сына Земли.