— Не махай на меня своими демонскими крыльями, парень! Я третий раз тебя зову. Чем это ты так увлекся, что не слышишь меня в моем собственном доме?

— Я ходил сегодня на гору. Посмотреть казнь.

— И что? Разочаровался? — фыркнула старуха, сидевшая на диване.

Аарон нахмурился и сунул кошелек в карман своих широких штанов.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, Фахарра.

— Да неужели? Нет, парень, я еще не лишилась рассудка. — Старуха выразительно засмеялась, но смех ее прервался кашлем. Задыхаясь, она гневно посмотрела на чужеземца. — Я вижу больше, чем ты думаешь. Подай мне вина!

Когда юноша направился к столику у дивана, Фахарра ухватилась за край его туники.

— Только не эту дрянь! Моя внучка так его разбавляет, что им можно умываться. В сундуке есть бутыль хорошего вина.

Массивный сундук из черного дерева, сплошь покрытый костяной инкрустацией, был заперт. Но Аарон легко справился с замком.

— Однажды ты убьешь себя этой гадостью, — заметил он, протягивая старухе полный кубок.

— Имею полное право! — Фахарра жадно отпила и облизала пересохшие губы. Ее костлявые руки дрожали мелкой дрожью, но она не пролила ни единой капли. — Шестьдесят два года я была лучшей гранильщицей драгоценных камней в Ишии. — Она сделала еще глоток. — Я огранила тот изумруд, что украшает верхушку королевского посоха. Нелегко огранить такой огромный изумруд, позволь сказать тебе.

— Ты уже говорила, — тоскливо перебил ее юноша. Он снова наполнил кубок темно-красным вином до металлического ободка.

— И еще скажу, если будешь хорошо себя вести.

Пока старуха молчаливо попивала, Аарон убрал на место пустую бутыль и запер сундук. Пусть внучка удивляется. Стерев едва заметные следы пальцев на черном дереве, он вернулся на широкий мраморный подоконник и стал глядеть поверх крошечного садика на город.

— Ты обгорел на солнце, — промолвила наконец Фахарра. — Хорошо, что ты обычно работаешь ночью.

Бледные пальцы юноши коснулись высокой скулы. Вздрогнув от боли, он возвел глаза к красно-золотому сиянию над крышами верхнего города.

— Не волнуйся, парень, — снисходительно молвила старуха, — ты получишь причитающуюся тебе порку. В Госпожу бросают только тех, кто покушается на Камень.

Аарон резко обернулся. Он очень хорошо видел в темноте, но в наплыве сумерек с трудом разглядел старую гранильщицу среди ее шалей, одеял и подушек.

— Что? — будто чужим голосом спросил юноша.

— Думаешь, я не знаю, почему ты обосновался здесь после всех своих скитаний? — Фахарра глотнула еще вина, смакуя его летний букет, и решилась. Она слишком стара, чтобы и дальше ходить вокруг да около; скоро пробьет ее час, и если парень, не послушает ее, то и его время кончится тоже. Как ясно виден он на фоне вечернего неба! Впрочем, гранильщица всегда видела его ясно. — Мы сечем наших воров до смерти. Сечем на рыночной площади. — Память перенесла ее на минуту туда, на рыночную площадь, когда ее руки еще были твердыми, глаз — верным, а ее искусство восхищало королей. — Сечем наших воров до смерти, — повторила она, возвращаясь в настоящее. — Но сперва мы должны их поймать.

Юноша неподвижно сидел у окна, словно был вытесан из камня.

— Ты слишком хороший вор, Аарон, мой мальчик. Если ты и правда хочешь умереть, как твоя кузина, ты не так берешься за дело.

Видя, как сдвинулись его брови и сжались губы, Фахарра поняла, что промелькнуло в его мозгу. Воспоминание о смерти кузины наглухо закрывало его от нее, Фахарры, глубоко погружало в себя — даже глубже, чем всегда.