Охотники обернулись; одновременно, все как один…

Макс Милиан бежал к ним по снегу, босой, в легкой одежде, в которой обычно спал. Жадный до человечьего тепла ветер сурово трепал тонкий шелк рубашки и штанов; он же взъерошил взволнованному, разгоряченному мальчишке волосы…

Макс остановился в шаге от Ваннаха. Он переводил взгляд с одного Охотника на другого, казалось, читая их хмурые старческие лица, как читают открытую книгу. Несколько раз он порывался что-то сказать, но не находил слов. Снег падал ему на лицо и, тая, стекал по щекам, как слезы… Не стоит обманываться, Макс Милиан давно разучился плакать…

Ваннах отдал Ромулу свой боевой посох и, сделав шаг навстречу, положил руку на плечо ученика.

— Я и так сказал лишнее, — тихо, с горечью произнес Ваннах. — И не собираюсь дальше лезть в дела Зонара… но, прошу тебя, Макс… не делай того, о чем потом пожалеешь…

Макс Милиан ничего не ответил, лишь обнял Охотника, ткнувшись лбом в его кожаную куртку.

Рядом с высоким широкоплечим стариком Макс выглядел маленьким и хрупким…

Ваннах Лоэн, верный делу Серега Серого Инквизитора, почти убедил себя, что не должен жалеть Макса Милиана, не должен даже вспоминать о нем больше… но не смог сдержать данное самому себе слово: это его ученик. И ему нечего стыдиться: он, Ваннах Лоэн, учил этого мальчика только добру и не подстрекал на подлые дела.

Ласково потрепав непослушные кудри ученика, Ваннах искренне пожелал ему всего хорошего на прощание…

«…У парня доброе сердце,» — утешал он себя, переступая черту.

Уходя, Ваннах обернулся всего однажды: крохотная, далекая фигурка мальчишки, стоящего по щиколотки в снегу, запомнилась ему навсегда…

— …настоящая доброта проверяется испытаниями, Макс, — грустно разводя руками, разглагольствовал Галан Браил. — Согласись, легко и приятно быть добрым с тем, кто не задевает твоих интересов, кто только что не молится на тебя и каждое твое слово готов запомнить до конца жизни… Ваннах… — это имя Фрументар произнес с вежливым укором в голосе. — Он ведь как раз из таких людей. Простой Охотник, никогда не думавший перечить миродержцу и, в общем-то, знавший его достаточно поверхностно. Советники, вроде меня или Зонара, куда лучше осведомлены об истинном характере Владиславы и Серега. И, скажу тебе честно, эти двое мнят свободу игрушкой, которую не грех порой отобрать у ребенка. А за непослушание простых смертных наказывают весьма жестоко.

Хансай Донал, быть может, порой и перегибает палку, когда дело касается философских умопостроений и эмоций, но исторические события излагает очень достоверно.

…Не позволяй своим сомнениям увести тебя на ложный путь, Макс, — заметил Галан уже искренне дружески. — В крайнем случае, вспомни о своей клятве. Вспомни о надеждах Ордена, который дал тебе все. И о тех, кто погиб ради высшей цели, вспомни тоже…

Надо сказать, Галан Браил был куда более красноречив, чем бесхитростный Ваннах Лоэн. И доводы Фрументар приводил железные, даром что сердцем Макс не сумел с ними согласиться; главное, умом он понял: то, что он почувствовал, — не что иное как слабость. Детская слабость, стремление поверить в то, что кто-то, пусть и миродержец, может быть справедлив и безгрешен. Что улыбка чистоте нежданного снега что-то доказывает…

Возможно, думал Макс, излишняя мечтательность — это наследие поэта-Милиана… Вот Джуэл, он даже не засомневался бы…

К сожалению — или к счастью? — Макс не Джуэл…

Резиденция опустела без Охотников. Галан, убедившись, что его речи возымели должное действие, удалился, сославшись на то, что ему необходимо посовещаться с Зонаром.