Холодный и бледный, Макс весь горел внутри: это самый разрушительный вид жара — когда чрезмерное тепло не уходит через кожу. За ночь парень совсем высох; щеки запали, губы растрескались в кровь… но, когда он с трудом разомкнул их, засохшие, кровавые, он не стал просить воды…

Крепко — откуда только силы взялись! — он сжал выше локтя руку Эдны, словно боялся, что она вздумает уйти сейчас или исчезнет, как те видения, что навевал болезненный жар, переплетаясь с туманом… И начал говорить, вкладывая всю оставшуюся у него волю и правду в каждое слово… Это был стих, и он вынес его из самой жуткой ночи, как выносят на руках ребенка из горящего дома.

Человеку следует говорить стихами, если он хочет достучаться до глубин драконьего сердца… хотя, конечно, Максимилиан знать этого не мог. Вряд ли его измученный разум вообще понимал, что происходит.

…Пальцы, сжимавшие руку Эдны, бессильно разжались. Максимилиан сник, опустив голову на подушку и закрыв глаза. Казалось, он собирался уйти, устав бороться с самим собой…

— Милиан! Милиан, вернись! — Эдна трясла его за плечи, не давая уйти в забвение. — Ты же лекарь; скажи, как помочь тебе, что делать?

Сделав чудовищное усилие, Макс заставил себя разлепить веки снова. Несколько секунд он бездумно смотрел в потолок. Но потом — глаза миродержца прояснились, взгляд наполнился смыслом и силой.

— Накрой меня, — сказал он четко; голос хрипел, но в нем ясно звучали сосредоточенность и воля. — Укутай меня как можно теплее. Нужно, чтобы жар вышел наружу, или он съест меня изнутри. И еще — мне нужно много пить. Хотя бы просто воду. Но лучше — горячий чай. С малиновыми листьями, душицей, зверобоем — что найдешь… Потом, когда я встану, я приготовлю себе лекарство сам…

Он закрыл было глаза, но встрепенулся вновь, как только Эдна собралась бежать за теплыми одеялами и звать на помощь Мисалей.

— Ты была права вчера, — тихо произнес Макс. — Я действительно простыл. Очень сильно. Видимо подступающая болезнь ослабила меня — потому вернулся туман…

Тогда Эдна не поняла, о чем он говорит. Это было похоже на бред — связывать появление тумана за окном с такой причиной. Только вот слишком уж твердо и разумно это было сказано… Позже Максимилиан объяснит, что он имел в виду, говоря о тумане; расскажет о порошке равнодушия, о Дикой Ничейной Земле, не упоминая, конечно же Орден… Но тогда Эдне некогда было разбираться в тонких значениях слова «туман»… Она уже видела, и не раз, как люди умирали от такой суровой простуды, когда внутренний жар загонял сердце до такой степени, что оно начинало беспорядочно трепыхаться в груди, а потом останавливалось навсегда…

Воспаление легких… и когда Максимилиан успел так простыть? Он долго перебирал в памяти холодные ночи под открытым небом и сырые туманные дни, думая возложить вину на какой-то из них, но на ум приходили совсем другие события: небольшая, но никак не желающая заживать рана Балы, и — смерть Джуэла; смерть, которой по всем законам не должно было быть… проклятые случайности… И зачем тебе это, Горящий?..

…Обычный человек, которому повезло пережить разгар этой болезни, до выздоровления провалялся бы с воспалением легких несколько месяцев. Максимилиану хватило недели: он не был обычным человеком…

— …Ты еще слаб, учитель, а на улице довольно сыро, хоть и солнце светит, — пытался отговорить Макса Нирк Мисаль, когда тот собрался впервые выйти на улицу, исхудавший, надрывно кашляющий и — чего греха таить — действительно очень слабый.