— Вы знаете, полковник, что здешние вакеро по большей части преступники, для которых всякая заварушка служит поводом для грабежа.

— Вот почему на них и будет возложена внешняя оборона. Они расположатся за пределами президио и проникнуть внутрь не смогут ни под каким предлогом. Чтобы исключить возможность каких-либо трений между ними, их надлежит разделить на два отряда, один из которых будет патрулировать окрестности, а другой — отдыхать. Таким образом они будут постоянно заняты, и нам не нужно будет их опасаться.

— Креолам же и иностранцам, проживающим в президио, — сказал майор, — хорошо бы приказать ночевать в крепости, дабы прийти нам на помощь в случае надобности.

— Прекрасно, мы удвоим число лазутчиков, чтобы избегнуть неожиданного нападения. У всех входов в город будут немедленно возведены укрепления, чтобы защитить от возможного прорыва индейцев в крепость.

— Если вы позволите, полковник, — сказал майор, — мы пошлем надежного человека к асиендерам, чтобы предупредить их об опасности и необходимости явиться в президио, как только услышат из крепости пушечный выстрел.

— Конечно, майор, потому что эти несчастные будут безжалостно убиты язычниками. Надо будет также предупредить городских жителей, что при появлении индейцев все женщины и дети должны немедленно удалиться в крепость, дабы их не похитили. Дикари обожают белых женщин. Во время последнего набега они увезли с собой более трехсот. Ни в коем случае нельзя допустить повторения этого несчастья. Я думаю, сеньоры, мы предусмотрели все необходимые меры защиты, теперь нам остается только исполнить наш долг как подобает благородным людям. Наша судьба в руках Господа, который, конечно не оставит нас в беде.

Офицеры поднялись и хотели было уже откланяться, когда вошел вестовой и доложил, что явился еще один вакеро и просит коменданта принять его. Дон Хосе подал офицерам знак сесть и приказал ввести лазутчика.

Это был Тонильо эль-Сапата, приятель Паблито, уехавший вслед за ним из того места, где они затаились, наблюдая за индейцами. Он привез очень важное известие.

Вид у него был по обыкновению насмешливый и лукавый. Его бледное, выпачканное кровью и порохом лицо, изорванная в нескольких местах одежда, повязка на голове, рука на перевязи, а главное — четыре скальпа с окровавленными волосами, болтавшиеся у него за поясом, показывали, что ему пришлось схватиться с индейцами и что он был, так сказать, вынужден прорваться сквозь них, чтобы оказаться здесь, в президио.

— Сапата, — сказал ему комендант, — ваш товарищ Паблито только что был здесь.

— Знаю, полковник, — ответил вакеро.

— Вы привезли нам известия еще более неблагоприятные?

— Все зависит от того, как вы их воспримете.

— Что вы имеете в виду?

— Если вы особенно цените собственное спокойствие, — ответил Сапата, переминаясь с ноги на ногу, — то, вероятно, оно скоро будет окончательно нарушено, и тогда известия, которые я привез, будут для вас не весьма приятны, а если, напротив, вы чувствуете потребность сесть на лошадей и встретиться лицом к лицу с краснокожими, вы можете легко удовлетворить ваше желание, и все, что я сейчас сообщу, доставит вам большое удовольствие.

Несмотря на серьезность положения и на терзавшее его беспокойство, комендант, а вместе с ним офицеры не могли не улыбнуться по поводу странных доводов вакеро.