|
Смотри, как женственно выступают наши молодые дамы в своих фижмах, как умеют они пользоваться веером. И меня самого охватил совершенно особый дух старинной галантности, когда поверх своей прически à la Titus я нахлобучил парик. Как только я увидел это милейшее дитя, меньшую дочь тайного советника Форда прелестную Юлию, что-то заставило меня с покорным видом подойти к ней и объясниться следующим образом: "Прекраснейшая Юлия! Когда же обрету я давно желанный покой, дарованный твоей взаимностью? Ведь невозможно, чтобы в храме такой красоты обитал лишь каменный бог. Мрамор портится от дождя, а бриллиант смягчается кровью. Твое же сердце хочет уподобиться наковальне, которая только твердеет от ударов. Чем сильнее удары моего сердца, тем бесчувственнее становишься ты. О, как хочу я быть предметом твоих взоров, посмотри, как пылает мое сердце, как душа моя жаждет освеженья, которое может дать ей только твое расположение. Ах! Ужели ты огорчишь меня молчанием, бесчувственная? Ведь и мертвые скалы отвечают вопрошающим звуками эха, а ты не хочешь удостоить безутешного никаким ответом? О, прелестная!.."
— Прошу тебя,— прервал Эрнст своего красноречивого, театрально жестикулирующего друга,— прошу тебя, остановись, ты снова впал в свое безумное настроение и не замечаешь, что Юлия, которая сначала приветливо с нами разговаривала, стала нас теперь избегать. Скорее всего, она думает, что ты над ней насмехаешься. Ты рискуешь прослыть язвительным сатиром, а также накличешь эту беду и на меня,— уже все говорят с косыми взглядами и кислыми улыбками: "Это друг Вилибальда". — Ах, оставь! — отмахнулся Вилибальд.— Я знаю, что многие меня избегают; в их числе есть и юные девушки, но мне известна цель, к которой ведут все дороги. Я знаю также, что, встретив меня или, вернее, непременно наткнувшись на меня в своем собственном доме, они протянут мне руку с самыми дружескими чувствами. — Ты подразумеваешь такое же примирение, как на пороге вечности, когда мы стряхиваем с себя все земные стремления. — Ах, пожалуйста,— перебил Вилибальд,— не будем касаться снова давно известных вещей, да еще в такое неподходящее время. Давай лучше предадимся созерцанию всех тех чудес, которыми окружила нас фантазия Ройтлингера. Видишь ли ты это дерево, огромные белые цветы которого колеблются от ветра? Это не может быть Cactus grandiflorus , потому что тот цветет только ночью и я не ощущаю свойственного ему сильного запаха. Одному Богу известно, какое диковинное дерево посадил надворный советник в своем Тускулуме . Друзья подошли ближе и немало удивились, увидев вместо экзотического растения густой, темный куст бузины; "цветы" же были не что иное, как развешенные на ветках напудренные парики, которые раскачивались со своими кошельками и косицами, служа причудливой игрушкой для шаловливого южного ветра. Громкий смех раскрыл им, что скрывалось за кустами. Целая компания добродушных, полных жизни стариков собралась на широком лугу, окаймленном пестрым кустарником. Сняв сюртуки и повесив стесняющие их парики на куст бузины, они играли в мяч. При этом никто не мог перещеголять надворного советника Ройтлингера, который подбрасывал мяч на невероятную высоту, да так ловко, что он непременно падал в руки партнера. В эту минуту раздалась весьма немелодичная музыка, которую издавали маленькие свистульки и глухой барабан. Все поспешили бросить игру и схватить свои сюртуки и парики. — Это еще что такое? — удивился Эрнст. — Вероятно, идет турецкий посланник,— ответил Вилибальд. — Турецкий посланник? — Я называю так,— объяснил Вилибальд,— барона фон Экстера, живущего в Г. Ты новичок здесь и еще не знаешь, что это самый большой оригинал, какого только можно сыскать на этом свете. Он был когда-то посланником при константинопольском дворе и до сих пор греется отраженным светом этой, вероятно, счастливейшей весны своей жизни. |
