— Вот это похуже для меня, чем все твои Джованни вместе взятые, и силы поднебесные, которыми ты меня пугаешь, — вздохнул Никита. — Не могу я брату своему подлость делать. Он тоже любит тебя и не уступит. Так что придется тебе решать, кого выберешь. Он ведь не знает ничего о тебе. И я ему не скажу, не волнуйся. Никому не скажу, пока сама не разрешишь.

— А сам-то как догадался? — спросила его Вассиана.

— Сердце подсказало, глаза твои, слова, как говорила ты об итальянке, которую вроде бы и не знала никогда, а будто сама через все прошла, что той пережить довелось. Когда любишь, все замечаешь за любимым человеком, каждый вздох его и каждый взгляд, разве ты не знала этого никогда?

— Знала, — ответила Вассиана, снова опуская голову на его руки, — я и теперь знаю, cara mia.

В дверь постучали. Два коротких удара, затем через некоторое время еще один — де Армес. Не дожидаясь разрешения княгини, он открыл дверь и вошел в спальню. Увидев князя Ухтомского, в удивлении остановился.

— Простите, госпожа, — извинился он, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Нет, нет, заходи, Гарсиа, — остановила его Вассиана, — князь Никита Романович только что рассказал мне, как он проводил Виктора до корчмы. Вернулся ли наш свен? Удалось ему выполнить мое поручение?

— Вернулся, — испанец искоса взглянул на смятую постель, потом на терлик Никиты, валявшийся на полу рядом с кроватью, и на губах его мелькнула тонкая, едва заметная усмешка. — Вернуться-то вернулся, — повторил он, — да без глупостей не обошлось.

— Князь, извините нас, — обратилась Вассиана к Никите, — нам с капитаном надо обсудить важные дела.

— Я ухожу, государыня, — Никита поклонился княгине и направился к двери, бросив недовольный взгляд на де Армеса. Свой терлик, лежащий на полу у постели княгини, он позабыл и пошел как был, в помятой темно-синей шелковой рубахе с золотым воротом и бархатных портах, заправленных в сафьяновые сапоги. Гарсиа быстро подхватил терлик и остановил Никиту:

— Сеньор, постойте, — притворно-услужливо поклонился он. — Вы курточку забыли.

Никита, с трудом скрывая раздражение, взял терлик из рук испанца и вышел из спальни Вассианы. Де Армес поплотнее закрыл за ним дверь.

— Так что за глупости? — строго спросила его княгиня. — Тебя я для чего посылала? Как раз для того, чтобы глупостей не было.

— Вот и пришлось вмешаться, госпожа, — пояснил де Армес. — Уж не знаю, за какие заслуги доверяете вы свену столь рискованные дела, но человек он не наблюдательный, по сторонам зевает, опасности не видит, самонадеянность неоправданную проявляет. Чуть не украли у него браслет, которым велели ему с новгородским мужичишкой расплатиться. Если бы не я, не знаю, как бы он из истории этой выпутывался. Да и до дома бы к утру не дошел. Неделю бы еще его ждали, если бы вообще дождались.

— Я ему доверяю, говорила уже, — повторила Вассиана, — оттого, что неизвестен он здесь никому, и лицо у него русское. Мне бы легче тебя везде посылать, так тебя как ни одень, а лицом ты все иноземец, к тому же Андома тебя, хоть персидским шахом наряди во тьме непроглядной, и то узнает. А мне надобно, чтоб он и не догадывался ни о чем. Сговорились они с мужиком?

— Сговорились. Я того новгородца на примету взял, он теперь, даже если захочет, никуда не денется.

— Что ж, хорошо, — заключила Вассиана. — Невеста у нас есть, папаша ее знатный тоже нашелся. Пора и жениха сватать, что скажешь?

— Согласен, — кивнул головой Гарсиа.