Он задорно подмигнул и сказал:

— А ну, Петро, покажи своё мастерство.

Петька не задумываясь сдёрнул портки, связал узлом штанины, набросал внутрь хлебных крошек и, как был голый, бухнулся в камыш, раздвоив его и головой повиснув над заводью. Быстрое движение рук — и заплатанные штаны, пузырясь и шипя, погрузились в воду. Меня так поразило это безмолвное проворство, что я забыл о своей удочке. Петькино лицо натужно покраснело, руки неподвижно замерли в воде.

— Хоп! — вдруг выдохнул мальчишка и решительно потянул свой невод.

Червяком перевернувшись на спину, он над головой пронёс штаны и шлёпнул себя ими по ногам.

— Думаешь, нету? — улыбнулся он. — Эге… — Расправил мокрое тряпьё.

И правда, в неглубоких складках, оживляя их, трепыхали упругие гальяны. Их было около десятка.

— Вот ведь балбесы, в штаны лезут, — удивлённо проговорил я.

— А ты нырни, открой рот и поболтай языком, — набьётся чище, чем в мордушку… Хочешь, испробую?

— Ладно, друг, верим, — прервал Анатолий. — Ты вот напяливай живей свою амуницию, нечего красотой-то щеголять.

Петька хотел было из штанов вытряхнуть рыбёшку к нам в ведёрко, но Анатолий отвёл его руку:

— Вот ещё, будешь тут поганить рыбу.

Петька безобидно пожал костлявыми плечами и высыпал трепещущих гальянов прямо на измятый камыш, который пропустил их, точно сито. Не спеша надел он штаны, вытянул несколько штук обратно за скользкие, будто намыленные хвосты, живьём пихнул их в рот и захрустел, как сухарями. От этого хруста мне свело губы в сторону и всего передёрнуло. А Петька спокойно проглотил эту нечисть и выплюнул две головы в воду. Стаи рыб, точно пули, пущенные в одну мишень, кинулись к ним и стремительно умчали в глубину головы своих бедных собратьев.

Это был первый Петькин номер. Были и ещё, да где их все расскажешь.

Летом прошлого же года мы частенько забегали на маслозавод, в «машинное» отделение. Это была пристройка к маслозаводу, где ребятишки постарше гоняли по кругу здоровенного безрогого быка. Его впрягали между двух толстых оглобель, и он крутил чугунное зубчатое колесо, от которого тянулся вал. Этот вал прямо сквозь стену уходил в здание, где и вращал машины, сбивающие из сливок масло. Так вот, когда мы появлялись, ребята уходили купаться.

— Только чтобы не останавливать быка, — наказывали строго они. — А то будет вам и нам.

— Нет. Что уж, мы совсем… — уверяли мы, пристраивались на оглобли да катались, помахивая прутами.

Нас было трое: я, Петька и Шурка. Колька тогда не поспевал за нами.

И вот однажды, только хлопцы смотались и только мы пристроились поудобнее, я даже фуфайчонку прихватил, чтобы мягче было, как бык остановился и, сопя слизистыми норами ноздрей, покосился на нас.

— Чо пялишься? Крути давай, — спокойно упрекнул его Шурка.

Бык только махнул хвостом. Три прута угрожающе повисли над его боками.

— Но!

Это не помогло. Лишь хвост дерзко промелькнул перед глазами. Мы хлестанули быка, оставляя на боках светлые полосы. Бык нервно передёрнул кожей, точно отгоняя мух.

— Вот уж чисто скотина, — проворчал Петька и подскочил к бычьей морде. — Пойдёшь ты или нет?

Мы ещё несколько раз скрестили свои прутья на мускулистой спине быка, но тот остался неподвижным.