— А если не пойдет?

— А ты попроси. Вежливо… Типа, базар есть.

Шлямбур выбрался из травы и, по-партизански пригнувшись, побежал к дверям барака. Шаман принялся разминать руку.

Сумрака приволокли не в кабинет Вышкина, который находился на втором этаже штаба, а в оперчасть, на первый. Гладких прикинул, что беседовать привычнее в родных стенах. А то сломаешь ненароком какой-нибудь сувенир или распятие — шеф потом на говно изойдет.

Положенца усадили на табурет, руки сцепили браслетами, правда, не за спиной, а спереди. Два двухметровых воина с дубинками встали по бокам. Впрочем, хватило бы и одного — переломанный положенец самостоятельно даже подняться не мог. Он тяжело дышал, хрипя порванной пастью, словно задыхаясь от нехватки воздуха. Вместо правого глаза — кровавый сгусток. На распухшей губе висел выбитый зуб. Из уха сочилась алая струйка. Очень правильная картина. Прекрасный грим. Вернее, не грим. Все вживую, без фонограммы.

Собаке — собачья… Порция воды из чайника на голову.

— Очухался, пидор?

Сумрак сплюнул под ноги кровь, поднял голову.

— Вижу, очухался… Мужики, посидите в коридоре, у меня с этим чушком интимный разговор. Только далеко не уходите.

«Тайфуновцы» воткнули дубинки в ножны и молча покинули кабинет.

— Ну что, трухлявый, понял, кто здесь главный?.. Жить, сука, хочешь? — задал главный вопрос начальник оперчасти, опустив для экономии приветственное слово.

Сумрак не ответил, лишь еще раз плюнул под ноги куму.

— Я не люблю, когда в моем кабинете плюются, сука… Еще раз харкнешь, харей твоей подотру.

Гладких вплотную подошел к положенцу, схватил за волосы и прошептал:

— Короче, у тебя один шанс выползти отсюда живым. Ни полтора, ни два. А один… Сейчас толкуешь мне, куда общак дел. Иначе сдохнешь при оказании сопротивления органам государственной власти. Я внятно объясняю? Повторять не надо?

Сумароков покачал головой, но потом откинулся на табурете и, застонав от боли, сцепленными в замок руками врезал куму по скуле. Тот хрюкнул и опрокинулся на стол.

На шум мгновенно набежала стража и принялась заступаться за обиженного начальника. Его попранная честь отстаивалась ногами и дубинками. Положенца запросто могли затоптать, но тут вовремя вмешался кум — он еще не закончил дознание, а мертвый Сумрак вряд ли что-нибудь скажет.

— Не надо, мужики, я сам. Покурите.

— Мы не курим. Спортсмены.

— Ну, тогда ступайте потренируйтесь. Только этого… на место посадите. И смотрите, чтоб никого посторонних в коридоре не было!

Стража поклонилась, послушно выполнила просьбу и удалилась. Гладких взял со стола холодный дырокол и прижал его к оскорбленной скуле.

— Ну, что, петух… Продолжим?

Шлямбур, как закаленный в криминальных войнах боец, прекрасно понимал, что мент из барака добровольно не выйдет. Можно, конечно, вырубить и вытащить — никто за него не впишется, но Шаман велел сделать все по-тихому. А значит, надо использовать самое коварное оружие — доброту.

Блатной незаметно, серой мышью скользнул в барак. Народ не обратил на него внимания, все теснились возле окон и обсуждали происходящее, делая ставки, кто возьмет верх — зэки или администрация. Кольцов сидел на своей шконке, прислушиваясь к разговорам. Шлямбур вынырнул из тени, подсел рядом и зашептал:

— Слышь, мент… Наши базар слышали, что тебя кум прессануть собрался. Под шумок. Лыбишься ты ему не очень широко.

Кольцов недоверчиво прищурился:

— И что?.