– Слушаю, сэр, – сказал Уинстон и сразу же отправился за медикаментами.

– Садитесь вот сюда. – Чандлер зажег лампу, стоявшую на столе у небольшого диванчика. Потом подошел к буфету и налил два бокала бренди.

Один он подал Миллисент.

– Выпейте вот это. Вам станет лучше.

– Благодарю вас. – Она взяла бокал и сделала глоток.

– Вам не холодно? Я могу развести огонь.

– Нет, мне хорошо. Право же, не было никакой необходимости привозить меня к вам в дом, но я рада, что вы это сделали. Если только это ненадолго. Мне нужно поторопиться. Мне бы очень не хотелось, чтобы рассказы о сегодняшнем вечере дошли до леди Беатрисы прежде, чем я вернусь домой.

Чандлер все еще стоял, глядя на нее.

– Я уверен, что этого не произойдет.

– Вот, сэр, – сказал Уинстон, внося серебряный поднос, на котором стояли миска с водой и баночка с мазью и лежала салфетка.

Камердинер поставил поднос на круглый столик палисандрового дерева, стоящий рядом с диванчиком.

– Благодарю вас, Уинстон.

– Да, сэр. Могу я сделать что-нибудь еще?

– Нет. Теперь я сам обо всем позабочусь. Покойной ночи.

– Очень хорошо, сэр. Покойной ночи. – И Уинстон вышел, закрыв за собой дверь.

– Он, кажется, знает свое дело, – сказала Миллисент.

– Знает. – Давным-давно Чандлер сказал Уинстону, что слова «покойной ночи» означают, что больше к нему не следует входить в этот вечер.

– Вам стало лучше после бренди? – спросил он, садясь рядом с Миллисент.

– Да. – Она улыбнулась. – В третий раз говорю вам, что я чувствую себя нормально и вполне успокоилась. Даже голова почти прошла. Не нужно больше спрашивать.

– Хорошо. Давайте промоем рану.

Чандлер окунул салфетку в холодную воду и осторожно смыл кровь с раны и с кожи вокруг нее. Его лицо было совсем рядом с лицом Миллисент, и Чандлера так и подмывало поцеловать ее, но он молча и ласково ухаживал за девушкой. Когда он спросил, не больно ли ей, она молча покачала головой и сидела смирно, пока он накладывал мазь на рану.

– Ну вот. Готово. К счастью, все не так страшно, как я думал. Когда заживет, не будет даже шрама. Допейте бренди.

– Благодарю вас, – кивнула Миллисент.

Чандлер взял поднос и отнес его на стол, стоявший у окна.

– Приятно знать, что я выживу.

Чандлер вернулся к диванчику и снова сел рядом с Миллисент; гораздо ближе, чем следовало, взял свой бокал и сделал еще один глоток янтарного напитка, так похожего цветом на глаза Миллисент. Он не знал, бренди ли это согрело его или присутствие Миллисент у него в доме. Его вдруг охватило огромное желание обнять ее. Не стоило отсылать Уинстона спать. Быть наедине с Миллисент – это слишком большое искушение.

– Да, и доживете вы до той поры, когда будете рассказывать внукам, как вы обнаружили светского вора. У вас, быть может, все же останется небольшой шрам, так что будет доказательство вашего геройского поступка.

Миллисент рассмеялась.

– О, вы действительно представляете это событие гораздо более рискованным, чем то было на самом деле, но не забывайте, это вы первый заметили, что с юбкой леди Хиткоут не все в порядке.

Чандлер улыбнулся и провел тыльной стороной ладони по ее шеке.

– Нет, нет. Вся заслуга принадлежит вам, и ваше ранение – лучшее тому доказательство.

– Завидуете? – пошутила она.

– Ради вас я бы согласился на любое увечье. Я не хочу, чтобы с вами что-то случалось.

Ее лицо вдруг стало серьезным.