Изменить размер шрифта - +
У тебя, небось, серебряные. Или даже золотые, а? Свои были не хуже, так загнал…

Он уже не слышал. Солдату-дезертиру нужны «барские» часы, а ему…

…Так и должно быть — первая стадия, нереальность. Это не я, это все не со мной, Мир — всего лишь уютная маленькая картинка. Он сам его создал, он — демиург, Творец. Мир — часть его самого, продолжение его пальцев, его нервов, его взгляда, поэтому в Мире не случится ничего плохого, он совершенен… Эта серая, твердая от первых морозом земля, это серое небо…

Он легко прогнал полузабытые, чужие в этом Мире слова когда-то слышанной песни. Настоящее, здесь все — настоящее! Первая стадия — ненадолго, сейчас пройдет, должно пройти. Вторая стадия — «стадия шлема», но о ней можно будет подумать позже. Ждать нельзя, надо действовать прямо сейчас!..

— Так что гони сюда часы, офицерик! Добром прошу, учти. Или подмогу кликнуть? Пальтишко-то твое…

Выпрямился, бросил недокуренную папиросу — прямо в серую врезку-иллюстрацию, в стылую реальность за распахнутой вагонной дверью.

Повернулся — резко, пытаясь ощутить, почувствовать самого себя. Он должен…

…Не он — я! Я! Я! Я! Просыпайся!

— Пальтишко, значит?

Небритое чужое лицо приблизилось, дохнуло чем-то кислым. Нет, не приблизилось, это он сам…

Я — сам.

 

— Фасон нравится?

Ворот шинели оказался неожиданно колюч. Я давно не носил шинели, очень много лет. Забылось.

— И фасонщик тоже. Ты, баринок, пальцы-то убери. Хужей будет!

Он не испугался. Не я — этот в колючей шинели со споротыми погонами. Скривил рот, покосился на руку, впившуюся в воротник. Левую — правая была уже в кармане.

— Сейчас братве свистну…

— Свисти!

Пистолет оказался на месте. Мой Мир был совершенен.

— Не «пальтишко». Пальто фирмы «Jasper Conran». Стоит оно, как десять твоих шкур, только меняться никто не станет.

Ствол «номера один» уже упирался в его висок. Получилось как-то неожиданно просто. «Синдром шлема» — никаких сомнений, никаких комплексов — чистая реакция.

— Отпусти…

Осознал? Еще нет, рядом, возле самого тамбура, в узком коридоре, в загаженных купе — «братва». Наглые, уверенные в своей силе. Этот тоже — даже курить пришел с винтовкой, хорошо еще в сторону отставил…

Винтовка, вещевой мешок… Мой, такой же, в купе. В следующую войну их будут называть «сидорами»…

…Уже называют. «Сидоры» упоминались в статье 1903 года о кубанских пластунах. Я еще удивлялся, почему у автора статьи такая неказацкая фамилия. Гейман? Да, подъесаул Гейман.

— Отпускаю. К двери, быстро!

Ствол «номера один» указал направление — прямо к врезке-иллюстрации, к горизонту с терриконом.

— Пошел!..

Оскалился, попятился боком… Винтовка недалеко — протяни руку, но в тесноте с ней не развернешься. Потому и подчинился.

— Стал!

Теперь весь мир — небо, холодная окаменевшая земля, невидимое солнце — за его спиной. Словно спрятался, забился за грубую ткань шинели.

— Что на станции?

Губы дернулись усмешкой, забытая папироса повисла в уголке рта. Нет, он не боялся.

— Гаплык там полный. Тебе гаплык, офицерик! Эшелон с братвой на станции, все поезда шерстят, таких, как ты, на части рвут!

Я кивнул. Все верно, именно об этом толковали в коридоре такие же, в шинелях без погон.

— Так что, офицерик, опусти-ка свою пукалку…

Я выстрелил — не думая, почти не целясь.

Быстрый переход