— Вот, опять! Не линкор. Думаю, что-то на платформе. С колесами.

«Опять» — это «Ба-бах!» На винтовочные выстрелы мы уже не обращали внимание. К сожалению, разглядеть ничего не удавалось. Станция и поселок выше по склону, из нашего импровизированного укрытия видны были лишь несколько крайних домов. Маленькие коробочки под красными крышами…

— Господа, а не по нашему ли это поезду? Вовремя же мы!..

Ба-бах!

Укрытием для нас послужил небольшой овраг с пологими размытыми склонами. Так себе укрытие, конечно — с горки открывался прекрасный обзор. Оставалось надеяться, что там все очень заняты. Если же спохватятся, станут присматриваться…

Уходить некуда. Позади — пустая железнодорожная насыпь, вокруг голая мерзлая степь. Все, как ладони. Ба-бах — и крышка. Разве что в самом деле дождаться темноты…

Я встал, отряхнул пальто и спустился вниз, к юнкерам. Меня сразу же окружили, но я покачал головой, оглянулся:

— Портупей!

Иловайский на этот раз оказался с винтовкой — с той, что я заметил еще на насыпи. Наверняка у кого-то отобрал.

— Отойдем.

В дальнем конце оврага обнаружилось старое кострище. Зола, угольки, несколько полусгоревших чурок… Котелок — ржавый, с пробитым дном. Сразу же захотелось поддать его сапогом.

— Как настроение личного состава, портупей?

Иловайский дернул плечом, поправил ремень винтовки.

— «Баклажки» рвутся в бой, хотят атаковать. Кто постарше… Если честно, страшновато. Оружие нет, одна винтовка, два револьвера… И не убежать — степь.

Парень не рисовался, не пытался играть в героя. И это очень порадовало.

Винтовок у нас было две, если считать с моей, трофейной. Кое-что имелось в карманах господ офицеров — и в моем тоже. Но все равно — кисло.

Я поглядел в серое низкое небо, представил, как мы все выглядим сверху — маленькие муравьишки на дне неровной ямы…

…Вторая стадия — «стадия шлема», она же одноименный «синдром». Считается очень опасной, опаснее первой. Все вокруг кажется не настоящим, нарисованной декорацией, «виртуалкой». «И свинцовые кони на кевларовых пастбищах…» Люди — всего лишь «функции», фигурки на шахматной доске. Я — единственный живой человек в моем маленьком Мире, единственный Разум, остальные — марионетки…

Потом это пройдет. Если «потом» наступит.

Но я же — не единственный Разум! Я вообще не «разум», этот портупей, успевший повоевать с Центральной Радой, куда больше меня знает, что нужно делать, как поступить!

И все-таки — «синдром шлема». Где-то совсем недалеко отсюда лежит солдатик, возжелавший прикупить у меня часы. Мертвый… А может и живой, я стрелял в живот, чтобы наверняка, чтобы с первого выстрела. Истекает кровью, стонет… Я подумал о нем только сейчас — и ничего не почувствовал. Просто вспомнил.

Между прочим, трофейный «сидор» оказался как-то подозрительно тяжел.

— Портупей, поручите кому-то… Или лучше сами. Среди вещей — два моих мешка. Один легкий, там папиросы, второй потяжелее. Я его у «товарища» конфисковал. Загляните, только осторожно. Как бы не рвануло.

— Так точно! — в глазах Иловайского мелькнуло любопытство. — И еще… Господин капитан, ребята боятся… То есть… Ну, в общем, мы не хотим, чтобы вы считали нас трусами. Мы сошли с поезда…

О господи! Зря, выходит, подумалось, что портупей — не из героев.