— Но ты шкипер «Оррибля» и твое место на корабле.

— А ты его капитан и твое место там же.

— Я передал командование тебе, когда у меня возникли дела в Гамбурге, и тебе это прекрасно известно.

— А я принял его потому, что не верил, что тебе удастся превратить свою поездку в увеселительную прогулку. На это тебе не хватало моего позволения.

— Это вовсе не была легкая прогулка; напротив, было чертовски тяжело вытрясти деньги из страховой компании за тот самый бриг, который мы… спасли. Но, однако, я считаю это дело самым удачным в моей жизни — ведь мы сначала вынудили весь экипаж проклятого купца попрыгать за борт, а потом привели разграбленный нами и разбитый корабль в порт под видом судна, оставленного командой и найденного нами в открытом море, причем пострадавшие судовладельцы еще и оплатили мне издержки, связанные с заботой об их судне.

— Жаль только, что ты спустил все денежки, полученные тобой в Гамбурге за нашу работу. Послушай, ты рубишь сук, на котором сидишь, уж мне-то это видно лучше всех! Я, конечно, понимаю, что твоя распрекрасная борода весьма помогла тебе в твоих дорогостоящих похождениях, однако ты мог бы утрудить себя и посильнее изменить свою внешность. Цепляться за бороденку, когда первый встречный может узнать капитана Каймана, — ни на чем не основанная дерзость.

— Не смейся. Естественно, я предпринял опасное путешествие в Старый Свет не для того, чтобы тут же плыть обратно из Гамбурга. К тому же я знал, что «Оррибль» в надежных руках.

— Так вот, я здесь как раз для того, чтобы ты убедился в ненадежности этих рук.

— Что ты хочешь сказать? — вздрогнув, спросил Бретиньи.

— Ты писал мне из Гамбурга, чтобы я присылал чеки на твой адрес?

— Да.

— Один из них ты получил?

Виконт кивнул.

— Другой нет?

— Да, это так! И в связи с этим положение мое довольно затруднительно.

— Что вполне объяснимо, принимая во внимание образ жизни, который ты ведешь.

— К чему ты клонишь?

Шевалье де Саккар презрительно рассмеялся.

— Ты хоть раз сделал что-нибудь такое, о чем не стало бы известно мне? К сожалению, теперь тебе придется несколько себя ограничить, а то и вовсе поголодать!

— Что ты имеешь в виду?

— Именно то, что говорю. И доказательством моих слов является то, что «Оррибль» попал в плохие руки.

— Ты говоришь загадками! — вскричал Бретиньи. — Женщина! Что случилось?

— «Оррибль» захвачен каперами.

Эти три слова, сказанные с ледяным безразличием, произвели ужасное впечатление на виконта. Будто подброшенный пружиной, он вскочил с кресла; кровь отлила от лица, казалось, глаза вот-вот вылезут из орбит; медленно, с трудом выговаривая слова, он повторил:

— За-хва-чен… ка…пе…рами!

— Да, да! И все пропало, все! Ни одного гвоздя, ни одной щепки не удалось нам спасти от нашего замечательного «Оррибля». И некому, кроме меня, сообщить тебе об этом. Теперь ты знаешь, почему не пришли деньги.

Бретиньи упал обратно в кресло и некоторое время лежал без движения. Потом схватил стоящий на столе бокал и опрокинул его содержимое себе в рот, наполнил его снова и еще раз опустошил.

— Это невозможно, черт возьми, этого не может быть!

— А как ты полагаешь, был бы я здесь, будь это не так? Ты думаешь, я бы бросил всех ради удовольствия мешать тебе тут наслаждаться жизнью? Фи!

Бретиньи, казалось, не заметил изрядной доли презрения, которое сопровождало последнюю фразу, и нетерпеливо потребовал:

— Рассказывай! Я должен знать все.