Справедливости ради прибавим, что капитан Памфил, любитель великого искусства мореплавания, не без удовольствия предался непосредственному изучению той стадии, какой это искусство достигло у диких народов Верхней Канады.

Шпангоуты лодки, в которую сел шестым капитан Памфил, были сделаны из очень прочного, но в то же время гибкого дерева и покрыты сшитыми между собой кусками бересты; швы были крепко просмолены. Внутри лодка была выложена очень тонкими еловыми дощечками, находившими одна на другую, словно черепица на крыше.

Наш беспристрастный наблюдатель не мог не оценить по достоинству труд мастеров, создавших средство передвижения, благодаря которому он, хоть и вопреки своей воле, отправился с севера на юг; одним-единственным жестом — но жестом знатока — он показал, как ему нравится легкость лодки. Действительно, эта легкость давала ей два огромных преимущества: во-первых, при равном числе гребцов она меньше чем за пять минут намного обогнала бы самую лучшую английскую лодку; второе, чисто местное преимущество, заключалось в том, что ее легко можно было вытащить на сушу и два человека без труда могли нести лодку в тех случаях, когда пороги, часто встречающиеся на этой реке, порой вынуждают мореплавателей идти вдоль берега два или три льё. Правда, эти два преимущества уравновешены одним недостатком — малейшее неверное движение мгновенно опрокидывает суденышко. Но это неудобство перестает существовать для людей, которые, подобно канадцам, живут в воде столько же, сколько на суше. Ну а капитан Памфил, как мы видели, принадлежал к семейству тюленей, ламантинов и прочих амфибий.

К вечеру первого дня плавания по реке лодка остановилась в маленькой бухточке у правого берега. Команда немедленно вытащила лодку на сушу и стала устраиваться на ночлег на земле Нью-Брансуика.

Черный Змей был так доволен смышленым и послушным рабом в те двое суток, которые они провели вместе, что не только, как и накануне, отдал ему лакомый кусок от собственного ужина, но и подарил шкуру буйвола с несколькими волосками — она должна была служить ему подстилкой, однако пленник вынужден был обойтись без одеяла. Но, поскольку наши читатели вспомнят (если обладают хорошей памятью), что всю его одежду составляла шкурка бобра, покрывавшая тело от нижних ребер до середины ноги, они не удивятся тому, что достойный негоциант, привыкший к климату Сенегамбии и Конго, почти всю ночь провел передвигая с места на место своего бобра и стараясь таким образом поочередно согреть разные части своей особы. Однако у всего есть хорошая сторона, и бессонница помогла ему узнать, что он вызывает у своих спутников упорное недоверие: при малейшем движении с его стороны он видел, как приподнимается чья-то голова и два глаза, по-волчьи сверкающие в темноте, тотчас устремляют взор на него. Капитан Памфил понял, что за ним наблюдают, и осторожность его удвоилась.

На следующее утро гуроны пустились в дорогу еще до рассвета; они все еще не покинули устья реки, такой широкой в этом месте, что она кажется впадающим в море озером. Ничто не мешало ходу лодки, течение почти не ощущалось: направление ветра, попутного или противного, не имело большого значения для суденышка. По обеим сторонам глазу открывались бескрайние просторы, растворяющиеся на горизонте в голубом небе, а на фоне его белыми точками виднелись дома. Время от времени в тех далях, где взгляд, затерявшись, переставал что-либо различать, показывались снежные вершины гор, принадлежавших к той цепи, что тянется от мыса Гаспе до истоков реки Огайо; но расстояние было очень большим, и невозможно было определить, небу или земле принадлежит это мимолетное видение.