Он даже не обернулся…

Она грустно села на краешек фонтана. Вода звенела за ее спиной, но если кому-нибудь пришло бы в голову посмотреть на Лену чуть сбоку, то ему показалось бы, что серебряные струйки льются, льются из ее глаз.

Настроение у Гены было совсем неважное, когда он пришел во двор, уже гудевший приготовлениями. Сегодня должны были состояться отборочные соревнования. Для вдохновления на спортивный успех на судейском столе уже сегодня стоял главный приз олимпийских игр — дюралевая ваза под серебро, на которой был выцарапан гордый профиль Ларионова.

Свой двор стал похож на чужой — столько набежало ребят из соседних дворов, наверное, со всего квартала. Над зрителями уже взлетали кепи, тюбетейки, панамы, платки с козырьками. После каждого подкидывания поднималась кутерьма — с воплями и хохотом зрители разыскивали свои головные уборы, потом оживленно менялись. Девчонки сидели в кепках, мальчишки в соломенных шляпках с соломенными цветочками…

— Скорее, Гена, — крикнула Надя. — Из-за тебя все задерживается.

Возле судейского стола выстроились шестовики — Филимонов, Гусь, мальчик из соседнего двора, которого все называли Мишей, какие-то еще мальчишки. Гена пристроился к ним.

Ребята поочередно штурмовали высоту. Первым разбегался Гусь. Прыжок — планка сбита. Еще прыжок — сбита опять. В третий раз Гусь взял высоту! По просьбе Филимонова планку установили выше. Разбег — высота взята. Болельщики загудели. Миша пошел на ту же высоту, что и Филимонов. И взял! Раздались вопли: «Мы говорили!», «А они говорили — чемпион у них живет!», «Миша, бери выше!». «Ура!» — вопили соседи.

— Гена! — орали свои. — Бери выше Миши! Гена не подкачай! Дай фору, Гена!

Усмехнувшись — тоже мне, Миша! — Гена разбежался… И — не взял.

— Поднимите планку! — крикнул он в отчаянной тишине. Планку подняли. Гена закусил губу и помчался.

И снова — неудача.

— Гена! Гена! Генка! Геночка-а-а!..

Глаза Гены как будто туманом закрыло. Третья попытка!

— Не взял! — завопил Миша. Растерянно переглянулись судьи. Обидно засвистели зрители.

Яростно кричал им что-то Ларионов. Прыгал, тряся кулаками, Ванюша, готовый выбросить из-за стола самым жестоким приемом Надю, лицо которой не выражало ничего, кроме холодности, — буквально пять минут назад Ванюша узнал, что Ларионова специально зазнавали, специально отвлекали… Шум стих. И тут произошло неожиданное.

— Случайность! — крикнул Ларионов. — Я требую четвертой попытки!

— Это почему же четвертой? — спросил пренебрежительно герой дня Филимонов. — Ты кто такой, чтобы четвертую?

— Я Ларионов! — вызывающе ответил Гена. — Ларионов!!

Стало совсем тихо. Пошептавшись о чем-то с судьями, Надя поднялась.

— За требование четвертой попытки, зазнайство и… — Голос ее потонул в криках, топоте и свисте. Надя взяла рупор, сделанный из ватмана, и крикнула:

— Ларионова дисквалифицировать!

— Ну и не надо! — закричал Ларионов всему стадиону. — Не надо! И не буду прыгать, никогда не буду! Станете просить — все равно не стану!

Под дружное улюлюканье соседей Гена, спотыкаясь, уходил со спортивной площадки. За ним помчался Ванюша, оглядываясь и грозя судьям крепким своим кулаком.

Остап вышел на балкон, пролез между лестницей и стеной на половину Ларионовых и заглянул в открытую дверь. Гена ничком лежал на кровати, а над ним стоял, потрясая кулаками, Ванюша и говорил:

— Я им всем головы поотрываю! Вот! Я не посмотрю, что они девчонки! Я Капитончика пополам переломаю!

Остап вежливо остановился и тихо оказал:

— Не ругайся.