Но и здесь особенности местной жизни его интересовали в большей степени как специфика окружающей среды, в которой нужно вести расследование.

Первым пунктом была, естественно, автостанция, куда его домчал от Марьинки лихой таксист. Уличные видеокамеры Назгул даже искать не стал. В городке с двадцатью тысячами населения, даже будь они установлены, шансов на то, что записи, сделанные больше года назад, сохранятся, были равны нулю. Так что пришлось действовать старыми агентурными методами.

Начальницей автостанции оказалась крашеная блондинка лет тридцати, из тех, у кого “выйти замуж” становится всепоглощающей навязчивой идеей. Леночка, угостившись поднесенным шоколадом и выслушав строго дозированную порцию комплиментов, близко к сердцу приняла беду “офицера, служившего больше года за рубежом”, у которого по дороге из Донецка в Кировоград пропал любимый дедушка. Сокрушаясь вместе с “бедным Петей, которому в Курахово даже остановиться негде”, над бездеятельностью “бандеровской ментовки” и не скрывая желания заполучить на ночь “интересного мужчину”, Лена отвела Назгула в полутемную подсобку, где хранился немудреный станционный архив.

Журнал за апрель шестнадцатого тут же принес добычу — теперь Назгулу был известен номер автобуса, который в тот день уходил на Киев. Курьер, конечно, мог попетлять, отправившись через тот же Кировоград-Кропивницкий, но десять миллионов — это груз почти что в сто килограмм, раненым сильно не покатаешься. Так что распутывать клубок придется с Киева, однозначно.

Он отщелкал на айфон нужные страницы и стал прикидывать, где сегодня лучше заночевать. Ощутив на затылке учащенное дыхание Лены, принял решение в ее пользу, но ночи дожидаться не стал. Развернулся, жарко поцеловал, поласкал где нужно и бережно уложил тихо застонавшую от предвкушения женщину на стол, устеленный старыми архивными папками. И уже через несколько минут об этом не пожалел…

Суббота, 22 июля

Генерал Петжак всей душой ненавидел Киев. Ненависть эта была не острой, но давней и всеобъемлющей. Так ненавидишь школьного товарища, которому много лет назад по глупости одолжил большие деньги безо всякой расписки — вернуть не вернешь, но общаться приходится, а на душе холодный тяжёлый камень.

Дело здесь было не в заполонивших улицы жовто-блакитных прапорах. И даже не в упорном “назло врагу” переименовании улиц в этих бандер-шухевичей. Это все такая же чепуха, как и пресловутые георгиевские ленты. Бесило то, что он, человек с кабинетом, из окон которого виден Кремль, обладающий властью не меньшей, чем у какого-нибудь центральноафриканского диктатора, чувствовал себя в этом городе безнадежным тупым совком.

Вроде бы ничего страшного, дело привычное. Точно так же еще с советских времен ощущали себя сограждане в странах капитализма. Только вот там чужая культура, чужой язык, а тут все вроде свои, но только внешне. Присмотришься, прислушаешься — другие. На том же Кипре, не так обидно, когда местные вежливее, трудолюбивее, образованнее и культурнее. Понятное дело, Европа, куда нам до них. А вот если такими качествами обладают люди, внешне выглядящие в точности, как и ты — это бесит невероятно.

До тринадцатого года Петжак, часто бывавший на Украине по долгу службы, со своей неприязнью худо-бедно мирился. Нэзалежная представлялась ему эдакой разорившейся приживалкой, живущей за счет России и фыркающей на грубые манеры гостеприимных хозяев. Все изменил Майдан.

Вот и сейчас, расположившись в ресторане на верхнем этаже торгового центра с видом на главную площадь украинской столицы, Петжак вспоминал те дни.