Хотя Винс очень любил свою жену, было очевидно, что они несчастливы и что она весьма неуравновешенна. Казалось, единственной уликой могли бы быть ее вечные однообразные намеки на то, как сильно ей нравятся «молодые» мужчины, однако это была неправда. Она столько раз в самых неподходящих обстоятельствах вставляла в разговоры замечания о «старых» людях, когда речь заходила о любви и супружестве, что очень скоро мне все стало ясно. Мне пришла в голову мысль…

— Тебе пришла в голову мысль, не слишком ли она обращает на это внимание. Такая мысль уже пришла в голову одному психоаналитику задолго до этого венского профессора.

— Да. Это заметили и другие. Не нужно, чтобы это распространялось дальше. Марион, Винс и я были вместе на премьере «Веселой вдовы». После спектакля она, снова чем-то обеспокоенная, начала расспрашивать меня о моей работе. Она хотела знать, как бы я поступил, если бы ко мне пришел какой-нибудь человек и сказал, что она ненормальная и неуравновешенная и что ее нужно отправить в сумасшедший дом, чтобы она не совершила какого-нибудь убийства.

В начале следующей недели полковник Селби попросил, чтобы я назначил ему встречу, но так, чтобы он мог посоветоваться со мной как с врачом здесь, а не у себя дома в присутствии членов семьи.

— Он говорил о ней? — спросил Эббот.

— Нет, нет, — ответил Гарт. — Он хотел поговорить о себе.

— Поговорить о себе?

— Да. — Гарт откинулся на спинку кресла. — Даже теперь, когда полковник Селби мертв, я не выдал бы ни слова из того, о чем говорилось в этой приемной, если бы это не было необходимо полиции для того, чтобы объяснить преступление. Это был весьма обстоятельный разговор.

Этот человек был ужасно испуган, потрясен, он находился на грани нервного срыва. Он заявил, что хочет рассказать о гипотетическом случае, однако потом передумал и сказал, что речь якобы идет о каком-то его знакомом.

Такое вступление известно любому врачу, и часто врачи опасаются его. Когда пациент заводит разговор на какую-нибудь очень неприятную тему и начинает утверждать, что речь идет о гипотетическом случае или о случае, который произошел с кем-то другим, он почти всегда говорит о себе. Часто врачу требуется немало времени, чтобы добраться до правды.

Полковник Селби говорил о себе — о своих отношениях с Марион Боствик. Он был напуган. Он думал, что тяжело болен, что у него что-то не в порядке с головой, потому что он не способен порвать с женщиной, которая намного моложе его; потому что он с ней время от времени вступает в сношения, хотя много раз обещал себе не делать этого. Он был слишком добросовестен, педантичен, щепетилен… — Гарт выпрямился в кресле. — Не крути носом, — резким тоном сказал он, поскольку на лице Эббота промелькнуло знакомое выражение доброжелательной иронии. — Я говорю серьезно. Если бы он не был именно таким, он никогда бы не признался в убийстве Глайнис Стакли и не застрелился бы.

Несколько секунд было тихо.

— Извини, — наконец сказал Эббот. — Конечно, ты прав. Я сам не выношу плохого вкуса, хотя частенько и поддаюсь ему. Рассказывай дальше.

— Полковник Селби не мог знать, что подобное происходило со многими другими мужчинами, а не только с ним. Ведь до сих пор он жил в относительно (подчеркиваю, относительно!) простом мире, который рисует перед нами мистер Киплинг. Но самое главное, он не догадывался, что движущей силой, импульсом в этой сексуальной афере была сама девушка, Марион; именно она была виновна во всей этой неприятной истории и притом всегда оставалась безнаказанной.

Снова стало тихо.