Кряхтя и беззлобно матерясь, она развязывала веревку и вываливала на помойку отходы своего цеха – все, что осталось от свиных и говяжьих кишок, прошедших несколько варок. Как только Таня Жиртрест скрывалась за поворотом, ватага грязных детей кидалась на зловонную кучу, напихивая в рот, мешки, карманы неприглядные трубчатые куски. А дальше шли домой и смеялись с набитым ртом: кишку можно было сосать как угодно долго, она сохраняла мясной вкус, пока не превращалась в жеваную бумагу, которую смачно сплевывали на снег.
– Мам, пойдем, Катюшу из садика нужно забрать!
Дарья Сергеевна очнулась, и они отправились в детский сад.
Ася иногда встречала их втроем. Рядом со Славочкой и его мамой шла блондинистая кудрявая девочка, копия своего брата, только раскрашенная всеми цветами радуги: в яркой вязаной шапочке, с голубыми глазами, алым ртом и сияющими щеками. Она держала Славочку за руку и смотрела на него снизу вверх с безусловной любовью. В этот момент часть радуги проецировалась на Славочку, он вытягивал губы и чмокал воздух, посылая ей поцелуй. Похоже, они любили друг друга. Между ними был невидимый связующий канат. Такой же мощный, но только не веревочный, а стальной, намертво скрученный трос тянулся от Дарьи Сергеевны к Славочке. А вот между мамой и дочкой ниточка была совсем прозрачной.
Позже, уже в старших классах, когда Ася слышала сольные концерты Славочки (он единственный из всех городских дарований играл с местным симфоническим оркестром), ей казалось, он черпает вдохновение только от ярких щечек и незабудковых глаз своей сестры. Потому как все остальное в этом мире не вызывало у него никаких эмоций. Он снисходительно принимал аплодисменты немалого зала городской филармонии, и вспыхивал короткой, яркой нежностью только в тот момент, когда Катюша поднималась на сцену и дарила ему букетик простеньких цветов.
В день окончания Асей музыкальной школы, на экзамен в качестве гостей были приглашены преподаватели местного музучилища и Славочка, почетный выпускник школы и почетный же студент самого училища, которого ввиду гениальности взяли сразу на второй курс. Ася играла Баха, Шопена, Рахманинова. Она выросла и к маю была уже потемневшей от загара. Выгоревшие завитки светлых коротких волос (странно, раньше у нее были косы) смешно прикрывали оттопыренные уши и трогательно ее украшали. Она подошла к роялю, несуетливо убрала с сиденья лишнюю подставку, села, долго отодвигала и придвигала стул, как кошка, уминающая себе место перед сном, поставила загорелую ногу на педаль и опустила руки на клавиши. Славочка заволновался. Персиковые нежные руки, изумительная кожа (где же цыпки?), мощные рахманиновские аккорды, шепот педагогов «какая редкая музыкальность, какие эмоции!» Он попытался сглотнуть комок в горле, но не смог, и так просидел до конца ее программы, разрываемый досадой и завистью, восхищением и ненавистью одновременно. Ася закончила. Встала, легко поклонилась и вышла из зала с непостижимой ему отстраненностью, будто экзамен был для нее не ключевым этапом, а рядовым событием. За этим спокойствием не замечалось труда, она, свободная птаха, просто перепорхнула с ветки на ветку. Пока подводили итоги, выпускники толпились в узком коридоре. Славочка вышел вместе со всеми, достал пачку мальборо и вытянул губами сигарету.
– Привет, Славец! Красивое курево! Как там пашется, в музшараге? – в школе еще остались старые приятели.
– Помаленьку, – сквозь сигарету процедил Славочка и отправился на улицу.
Ася стояла с девочками, что то обсуждала, смеялась, потом резко повернулась и скрылась за углом дома. Славочка пошел за ней, схватил за руку.
– Ты куда?
– В природу, там новых рыбок завезли, – она двинулась по направлению к магазину «Природа», расположенному в том же доме, что и музыкальная школа. Славочка прибавил шаг.
– Результаты пропустишь, – не вынимая сигареты изо рта, сказал он. |