— Это утешает.

— Но мне от этого какой толк? И потом, что это доказывает? У рыцарей плаща и шпаги появляются все новые и более усовершенствованные гаджеты. Всякие там шариковые ручки с микрофончиками. А буквально на днях слышал о записывающем устройстве размером с таблетку аспирина. Глотаешь ее, и на фоне урчания в животе можно расслышать беседу в радиусе двадцати ярдов. Нет, конечно, все это может закончиться довольно печально: начнешь продираться сквозь дебри собственных размышлений, тут и свихнуться недолго. Но ведь эти клоуны подходят к делу формально, верно? Ладно, пошли отсюда. Нормально поговорить здесь все равно не удастся, к тому же в музее запрещено курить. Словно дым может побеспокоить этих бронто-гребаных-завров.

Глава 44

Едва мы вышли из музея, Стеффенс закурил. Мы перешли через Сентрал-парк-Уэст и углубились в парк на несколько сот ярдов. Стеффенс оглядел три скамьи и отверг их все по непонятным для меня причинам. Затем нашел одну, которая ему понравилась, и вытер сиденье носовым платком, которым чуть раньше протирал очки. Уселся, и я присел рядом, не озаботившись смахнуть с сиденья пыль.

— Вы просили о встрече, — начал он. — Так давайте говорите, что собирались. А я посижу, послушаю, буду мотать на ус.

Я достал из кармана пиджака три листа бумаги, развернул их. Протянул ему.

Я достиг возраста, когда читать удобнее в очках, особенно если шрифт мелкий или освещения недостаточно. Стеффенс же, напротив, снял очки, которые носил весь день, и принялся за чтение. Снял он их, когда я передал ему признание Джека, а когда закончил читать, очки надел не сразу. Сидел, смотрел куда-то вдаль.

Кругом росли деревья, листва на них почти вся облетела. «Обнаженный хор нестройный», — пришла на ум стихотворная строчка, но не удавалось вспомнить имя автора или другие строки стихотворения.

— Это копия, — наконец произнес он. — Сделана на ксероксе.

— Верно.

— А где оригинал?

— В надежном месте. И еще есть одна фотокопия.

— В другом надежном месте, я так полагаю.

«Обнаженный хор нестройный, и на мертвом этом фоне вдруг запела сладко птица». Целая строфа получилась. Но что было до или после и кто все это написал, так и оставалось неясным.

И тут я заметил, что Стеффенс опять надел очки. На секунду мне показалось, парень собирается вернуть листки, исписанные почерком Джека. Но он сложил их и сунул в карман. А потом закурил еще одну сигарету.

«Обнаженный хор нестройный». Но вот «птица» или «птицы»? Смысла это не меняло. И «сладко» — уместно ли здесь это слово?

— Вы, должно быть, ломаете голову над тем, что из написанного тут правда, — заметил он.

— Трудно сказать.

— Трудно? Скорее, невозможно. Хотя должен признать, написано очень даже неплохо. Подбор слов. Умелое построение фразы. Повествование так и течет, плавно и складно. Уж о почерке я вообще не говорю.

— Да и не стоит.

— Действительно. Кого, кроме монахинь, сегодня волнует этот долбаный почерк? Написано разборчиво. Читается легко. Но вы должны задаться вопросом: когда на смену памяти и фактам приходит не в меру разыгравшаяся фантазия?

— Это всегда трудно сказать.

И все же «птицы», решил я. Одна ласточка лета еще не делает, а поскольку упомянут хор, нужно больше одной птицы.

— Взять, к примеру, парня, которого он называет «С.